Дарелл Швайцер - Маска чародея

Перспектива размазалась, все смешалось, и меня, казалось, несло в воздухе по всему вражескому лагерю.

Я слышал песню; песня заргати — это история. Они не пишут книг о своих предках, как это делаем мы. Вместо этого они поют. Всегда где-нибудь да найдется бард-заргати, поющий бесконечную песню, которая становится все длиннее и длиннее, с описанием подвигов и завоеваний каждого последующего поколения, песнь о крови, смерти и грабежах, которые у этого народа считаются единственным источником гордости. Когда воин погибает, они просто говорят, что он вошел в песню.

У заргати есть всего одна песня. Другой и быть не может.

Теперь же перед городом тысячи и тысячи голосов слились в ужасающей литании, подобной грому, грохочущему в холмах перед грозой. Темные силуэты фигур, скорчившихся перед кострами, жрецы, взывающие к Сюрат-Кемаду, единственному богу, которого почитали заргати, воины, просившие бога о храбрости и мужестве, обещая взамен множество жизней, взятых у врагов, дети и старики присоединялись к ним, и, казалось, воздух трепетал от их криков.

Я прошел среди них, невидимый, среди женщин, точивших мечи и копья своих мужей, среди толпившихся в загоне лошадей и среди танцоров, так близко, что брызги их пота попадали на меня, и я чувствовал вонь их разогретых тел.

Не пели лишь покоренные народы, завоеванные племена, сражавшиеся на стороне заргати, но так и не приобщившиеся к песне: кочевники пустыни, чернокожие многих наций, не принадлежавшие к заргати. Они сгрудились кучками, как испуганные газели в поле, где свирепствуют львы.

Я подошел к самому большому шатру из дубленых кож. Там в окружении своих советников спиной к огню сидел Абу-Ита-Жад, Кровавый Лев, его мощный торс был обернут львиной шкурой, его украшения и пластины доспехов блестели в неровном свете костра. Один раз он, смеясь, посмотрел в мою сторону, и я заметил, что его зубы сточены в форме треугольников. Его улыбка напоминала не львиную, а крокодилью. Передо мной была Смерть, воплощенная во плоти, истинный слуга Сюрат-Кемада.

Я шепнул еще раз, и Абу-Ита-Жад меня услышал. Его глаза расширились от удивления и, как я надеялся, от ужаса. Он тщетно пялился во тьму, но так и не увидел меня.

Я протянул руку, дотронулся до зеркала, и изображение исчезло. Я вновь стоял перед зеркалом у себя в лаборатории.

Не ради каких бы то ни было наград, не ради несметных сокровищ, обещанных мне царицей, я решил спасти город — я хотел лишь одного, чтобы Тика не попала в руки этих людей.

И снова я отправился во вражеский лагерь с помощью зеркала, и когда оно показало мне лишь два желтых глаза, горевших во тьме зловещим огнем, я понял, что нашел чародея заргати, чьего имени я не знал.

— Секенр, — сказал он на языке Дельты, его голос был глубоким и скрипучим, а акцент настолько странным, что казалось, его слова искажает ветер, — ты на шел свою смерть. Иди ко мне, мой мальчик.

— Действительно, я скоро встречусь со смертью, — ответил я. — Но не со своей — мне так кажется.

Вражеский чародей улыбнулся. Его зубы тоже были остро заточены. Он скалился и пускал слюну, как пес.

Я убрал его изображение. Пока я не был готов к встрече с ним. Он это знал. И я это знал. Но я буду, буду готов, и очень скоро.

Зеркало осталось темным — оно ничего не отражало.

На следующее утро я велел слугам подать паланкин и пронести меня вокруг города по крепостной стене. По совету Такпетора я надел мантию чародея и серебряную маску змеи, плотно прилегавшую к голове, чтобы защитники города не утратили мужества, обнаружив, что знаменитый чародей царицы Хапсенекьют — всего лишь мальчишка. Лучше уж пусть думают, что он необычно мал ростом. Если же я не буду выходить из паланкина, они и этого не заметят.

Картина была именно такой, какой я ожидал ее увидеть: враг, форсировав реку, перешел на восточный берег, где стоял город, и, окружив его, разбил повсюду свои лагеря — бесчисленные шатры протянулись на север, на юг и на запад до самого горизонта. Где-то в миле выше по течению реку перегородили плоты заргати, к которым никак не могли приблизиться военные корабли царицы — их бы просто потопили с берега.

Недостижимые для стрел, взад и вперед скакали всадники, выкрикивая боевые лозунги; варвары, смеясь и жестикулируя, устанавливали сотни острых кольев вдоль самого берега Великой Реки.

Три широченных столба дыма отмечали горизонт там, где еще горели павшие города.

Вернувшись к себе, я сбросил маску, выпутался из мантии чародея и дал Такпетору распоряжение доставить мне три свежих трупа.