Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

— Кис-кис!

— Чего «кис-кис» да «кис-кис»? У тебя тут ни мяун-корня нет, ни печенки!

— Опять к Медведихе ластился?

— А где еще накормят бедного зверя?

— Ладно, дружище. Посоветоваться надо. Я ждал тебя.

— Ну, если так — выкладывай, что на душе… — протянул Баюн.

Усевшись на задние лапы, он, как ни в чем ни бывало, принялся ковырять в пасти длинным когтем.

— Только вот никак не пойму: чем же вы эти месяцы с дочерью жупана занимались? — с издевкой добавил кот, выплевывая невкусный хрящик.

— Чем занимались, тем и занимались, — отрезал Ругивлад. — Не твое кошачье дело!

— Ну, страдай, страдай! — продолжил котяра. — Баба, она и есть баба, а вовсе не луч света в темном царстве. Вам, смертным, а особенно волхвам, вредны несбывшиеся надежды! Чудак ты, Ругивлад, — мурлыкнул Баюн.

— Чудной всегда совершает нелепости на взгляд простого человека, народ поражается поражаются бессмысленности его непонятных дел. Куда безопасней быть обычным, быть «как заведено испокон веков», подстраиваясь под тот образ жизни, что тебе предложило племя. Жить так, как тебя воспитал род, и двигаться в общей колее. Знать заранее, что случится в будущем: колыбелька, ученичество, первая кровь, в бою ли, на охоте ли… Затем влюбленность, женитьба на совсем другой, волоки да пахота, семья, дети, старость, отбрасывай когти…

— Э… — сказал Баюн. — Не нравится мне, парень, твое настроение. Если решил погубить этого, как его там, Дороха, так и нечего страдать на эту тему. Дело житейское, не ты его, так он тебя…

За окном заорала кошка, и мохнатый бабник заторопился:

— Ладно, мне надо тут. Пора как-то личную жизнь устраивать. Не мальчик уж. Зван в гости…

Ступив к окну, человек распахнул ставни.

Кот мигом прошмыгнул между ними и растворился в ночи.

Даже если бы Ругивлад забылся тем сладким сном, что бывает только у детей, он знал бы, что пробуждение вернет его в действительность… Надо было, конечно, хорошенько выспаться… Но все-то это разумно на словах. А на деле — поди попробуй, когда Ольга так и стоит перед глазами.

Видения мимолетны. Приятные грезы наяву, чуть он задремал, сменились кошмаром: дымящиеся руины городища на берегу моря, она, одна одинешенька, потом вдалеке какие-то фигуры в красном…

Он говорит во сне, говорит с девушкой так, как не посмел бы никогда, но спящему уже ничего не воспрещается. А в ответ лишь: «Мне тяжело с тобой, Ругивлад. Когда ты рядом — опускаются руки и жить совсем не хочется. Уходи! Ты не нужен мне…» Затем, грузно перевалившись через борт лодьи, он видит Фредлава и еще прежних, знакомых ему с детства, людей… Воины толкают судно в море, прочь от берега. Киль оставляет на песке глубокий след. И корабль уходит, а он, черный волхв, не ведая покоя, снова уплывает куда-то от своей любви и призрачного счастья, и проклятый меч Седовласа за спиной, и одежды в крови…

Ругивлад проснулся в холодном поту, но быстро взял себя в руки. Наваждение снял, окунув голову в ведро с водой. Так-то лучше!

Внизу засвистели.

Роняя капли на дощатый пол, словен двинулся к распахнутому с вечера окну.

Условный сигнал повторился.

— Иду!

Возблагодарив в который раз мастеров Арконы, волхв любовно огладил изумительно легкую и прочную темную броню.

Сборы заняли несколько мгновений. Ругивлад прихватил клинок и крадучись, чтобы не потревожить Медведиху в ее комнатушке на первом этаже, спустился по лестнице к Волаху.

— Я готов. Пошли! — подтвердил он, стиснув рукоять колдовского меча.

Верный гридень застыл у дверей в покои светлого князя: «Красно Солнышко велел никого не пущать! У него Совет нынче!» — остановил он посыльного Волчка, и, сколь тот ни просил стража, приворотник твердил свое «не велено» и стоял насмерть.

Ох, не поздоровилось бы им, кабы потревожили по дурости мужей за государственным-то делом. Но, по счастью, ни тот, ни другой так и не узнали, о чем же совещались Владимир с дядей за дубовыми тяжелыми дверьми палаты.

— Хочу напомнить, дядюшка! Это ведь именно ты советовал нам повременить прошлой осенью.

— Советовал, и могу еще раз повторить свои слова. Нельзя в болота по осени соваться. По таким дождям лишь грязь месить, и вернулись бы ни с чем.

— Мы бы и не полезли! Говорил я, не Бермяте к печенегам бы ехать. Ты, воевода, на дело скор, да на слово слаб. Уж ты бы, дядюшка, сумел их расшевелить.

Бермята стоял тут же, потупив очи, на душе у него было пасмурно. Ильдей обещался разорить Домагощ и доставить дочку жупана непорченой в условленное место. Там кияне бы лихо отбили девушку у степняков, явившись спасителями. За то Ильдею обещана была круглая сумма и милость самого Киева.