Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

Смеркалось. Но вдруг да и взлетала к кронам юркая пичуга, еще вся в дневных хлопотах.

— Мы правильно идем? — обеспокоено спросил словен.

Девушка не ответила.

— Молчание — золото. Да, сочетание ума и красоты опасно, — пробормотал Ругивлад, но Ольга не расслышала.

Уверенно свернув на едва приметную тропу, она повела словена в сторону, куда они до сей поры не забирались. Глядя на на то, как легко ступает Ольга по усыпанной хвоей и прорезанной корнями земле, Ругивлад невольно вспомнил воздушную походку Хранителя очагов — Радигоша. Можно было подумать, что и Ольга перелетает с места на место, словно добрая волшебница леса.

— Эй, молодец, не отставай! — вдруг засмеялась она.

Скоро показался вросший в землю, покрытый мхом сруб. Потянуло дымом, и через пару мгновений девушка вывела Ругивлада на поляну. Пред замшелым строением горел костер, и ветки слегка потрескивали, будто переговаривались со стоящими вокруг деревьями, жалуясь на свою незавидную судьбу. У огня сидела сгорбленная прожитыми годами женщина. Покачиваясь из стороны в сторону, она то и дело бросала в пламя какие-то сухие травы и напевала что-то очень знакомое Ругивладу еще с детских лет.

— Здравствуйте, бабушка! — поздоровалась Ольга.

— А, внученька! И ты здравствуй! А я-то уж думала — совсем позабыла старую, — приветливо ответила та. — Почитай, с самых Бабьих Каш о тебе не слыхать.

Ругивлад молча поклонился старушке. Она благосклонно кивнула ему, и, остановив внимательный взгляд с интересом разглядывая гостя.

— Я пришла тебя молить о помощи… — тихо начала Ольга.

Пока они переговаривались, герой настороженно вглядывался в сгустившиеся сумерки. К концу месяца Лады, который здесь именовали Цветнем, смеркалось уже поздно. Вот заухал лупоглазый филин. Снялся с вершины ели и плавно опустился на крышу избушки.

— Филин! — сказал Ругивлад по-венедски.

— Дурень! — раздалось в ответ.

— Он не болтливый! — заметила старуха.

— Оно и видно.

Осмелев, филин спикировал вниз, прямо на подставленное колдуньей запястье, одетое в кожу. Надувшись шаром, он распушил перья и пробубнил что-то еще.

— Иные люди — под стать лошадям, резво бросаются словами, точно скачут безудержно. Бабушка немного колдует… — донеслись до него обрывки фраз Ольги.

Он и сам это отлично знал. Раза два-три, когда у городищенских молодиц обещали быть тяжелые роды, Станимир посылал Кулиша за ягой-повитухой. Само слово «ягать» и значило — громко кричать, отгоняя всякое лихо да собачью старость. И чего, казалось, ей орать-то — древней кудеснице? Стало быть, есть с чего! Не иначе, оборачивалась яга рожаницей, переживая вместе с молодицей торжественный момент появления дитяти на Белый Свет. Только ее, ягу, [30] [30] Яга (баба-яга) — древнеславянская берегиня рода и богиня смерти, помощница героев, хтоническая ипостась пряхи Макоши. Предполагается связь Яги с диалектным словом «ягать», т. е. достигать некоего трансового состояния, и хотя ягали обычно повивальные бабки, ягать могли и пахари. Несомненна связь Яги с огнем (Агни), ибо она припекала младенца в печи. Материнское привычное заигрывание с малышом «Агу-Агу» является призыванием огня для того, чтобы защитить ребенка. и слышала Макощ.

— Понятно! — поспешил согласиться молодой волхв.

Но ни о чем уже не думал, кроме как об опасности, которую ясно чувствовал, да никак не мог сообразить, что же это за напасть.

— Присаживайся к огню, добрый молодец! — кивнула Ругивладу колдунья, приглашая чужестранца и его дрожащую от чего-то спутницу к костерку поближе. — Кыш, мохнатый! — погнала она филина.

Присев на траву подле еще горячего котла, Ольга принялась что-то в нем помешивать. Ругивлад нарочно опустился по другую сторону пламени, положив рядом неизменный меч. Филин недовольно расхаживал тут же.

Словен поглядел им вслед и застыл, завороженный. В темной вышине вспыхивали красными точками и тут же навсегда гасли рожденные костром миры и вселенные.

— Я прекрасно знаю, что такое время, пока не думаю о нем. Но стоит задуматься — и вот, я уже не знаю, что же это такое, — прошептал Ругивлад.

— Молодость не вечна, она лишь — исток старости. Жизнь временна, и то, что родилось, рано или поздно гибнет, — отвечала девушка. — Но не вечна и Смерть! — продолжала она, воодушевляясь. — И как вышел срок Жизни, выйдет срок и Смерти, чтобы настало новое Время.

Он внимательно посмотрел на Ольгу, но ничего не сказал в ответ.