Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

Дружинники шарахнулись в стороны. Скакун взвился от боли, но всадник усидел и, сдавив рассеченные шпорами до крови бока, погнал его ударами плети.

— Эко припустился, гад! Смотри, портки не потеряй! — заорали словене.

Княжеские вои сомкнули щиты стеной. Бермята похаживал за рядами дружинников, выжидая, когда у новгородцев кончится запас камней. Особо рьяных били тяжелыми копьями: не прорвешься. Да только и самим — ни шагу.

— Постоим, словены, за богов наших! — воодушевлял своих тысяцкий Угоняй.

Тут подоспели кияне-лучники и встали за копейщиками, готовые в любой момент обрушить на толпу десятки жалистых стрел.

— Ослобони, батюшка! — не выдержал сотник. — Нас и трех сотен нет, а их тьма — сомнут, растопчут.

— Князь велел. Отступить — что голову сложить! — зло отозвался воевода.

— Пущай порадуются! Они мосты разберут и спокойные будут, а мы-то в ночь бродом и на тот берег… Да еще пара сотен подойдет!

— Это ты хорошо придумал! Голова! Вели отступать! — решился Бермята, все разглядывая ту, запретную, сторону, где толпились бунтари.

…Так и вышло. Врага не устерегли. Кияне ворвались в город, разя направо и налево. Вскоре они уж ломали ворота в Богумилов двор. Самого волхва дома не было — держал совет с Угоняем.

Ударил набат. Воздух огласился ярыми криками. Богумил и тысяцкий выскочили наружу. С Волхова потянуло гарью. Бравые крики и проклятия, топот, цоканье копыт, звон доспехов, глухие удары, плач ребенка и бабий рев — все смешалось воедино.

— Они уже в городе! Проворонили, дураки! — Угоняй в отчаянии рванул седую бороду.

Те, кто при нем был, в суматохе высыпали следом, на ходу затягивая пояса. Воины оправляли куртки из толстой кожи с нашитыми на них кольцами, вытаскивали мечи, поспешно проверяли тетивы.

— Нередко и великие умники совершают гнусные поступки! Не всякий такой родом благ, — отвечал Богумил, — Я к народу, друже! Ты ж держись, как можешь!

Прихрамывая, волхв заспешил к потайной калитке…

Бермята свирепел. Он знал, что новгородцы упрутся. Но ведал воевода также, что словене отходчивы. Ан нет! Третьи сутки бунтуют, всю Русь баламутят! Так бы взял не полтысячи, а втрое больше.

…Доски не поддавались, трещали, но держали. Сквозь пробитую брешь злодеи увидали хозяйку, младшую сестру Богумила. Тетка Власилиса, властная, как тот, в чью честь была названа, умело распоряжалась прислужниками. Словене молча поджидали супостатов, готовя топоры да рогатины.

— Жгите! — приказал Бермята.

Через тын полетели смоляные факела на длинных древках. В ворота били все яростней. Подсаживая друг друга, вои лезли на стену. Кто-то срывался, а кто-то уж прыгал вниз по другую сторону тына. Их встречали ладными, дружными ударами.

Крыша занялась. В тот же миг петли да засовы не выдержали, створки подались под мощным натиском. Кияне, бросив бревно, ринулись в проход. Первые тут же рухнули под топорами словен и были затоптаны бегущими следом воинами. Подгоняемые зычным голосом конного начальника дружинники высыпали во двор, сминая новгородцев. Те отчаянно защищались, но силы были неравны.

— Хозяйка! Уходи!

— Как же, вас только оставь — хлопот не оберешься! — крикнула Власилиса, поднимая окровавленный топор.

Справа и слева падали дворовые, слуги и ближние. Враги зло наседали, и вскоре им удалось оттеснить последних защитников к крыльцу. Загудели луки, взвизгнули стрелы.

— Берегись!

Отрок бросился к Власилисе, прикрывая ее, и грянулся на ступени, пронзенный коротким копьем. Она успела проскользнуть в приоткрывшуюся дверь — только лязгнул замок. Остроносая племянница испуганно ткнулась в грудь.

— Не бойся, родная! Это не страшно! Там тебя мамка с папкой встретят!

Кровля полыхала, вниз летели обугленные доски. Горницы заволокло серыми душными клубами.

— Ну, что? — услыхала ведунья голос старшего.

— Заперлась, стерва! Больно дверь ладная да тяжелая.

Власилиса зарычала медведицей.

— Сожри ее диавол!! — выругался тот же голос. — Время теряем! Добейте остальных, и все на площадь! Богумил снова народ мутит…

— Будет сделано, батюшка!

— Знаю я этих новгородцев. Им бы только поорать, а как запалим склады да амбары — тут же разбредутся спасать пожитки!

Конный отряд Малховича ворвался в город следом за дружиной Бермяты. Дорогу им преградила стена огня. По дощатой улице, пламенея, расползалась смола.

— Вперед! За Киев! За Владимира! — прохрипел Краснобай.

В черных дымах угадывался редкий строй воинов, что успел собрать тысяцкий. Дрогнули тетивы. Забились в муках израненные, обожженные кони, калеча и сминая пеших соратников. Всадники яростно ринулись сквозь языки пламени. Многие были сражены новыми меткими выстрелами и рухнули вместе с лошадьми, но те, кто мчался за ними, проскакали по телам павших и врезались в неплотные ряды словен. Раскидав линии защитников, конница хлынула по улице вниз, прямо к вечевой площади. За всадниками бросились и остальные.