Виталий Обедин: Витязь князя Владимира (фрагмент)

Усмешка тут же погасла, едва он представил, как кто-то из владимирового окружения сейчас входит в его отчий дом, как меряет ногами влазню терема, с деловитым одобрением осматривает гридницу, уперев руки в боки, оглядывает просторный, ухоженный двор с резного крыльца. Боярин крепко, словно на вражьем горле, стиснул зубы, едва не выламывая их из десен.

— …знаем мы энтих еретников! А токмо ярилово пламя любую нечисть выжжет до серого пеплу. — сам по себе бурчал распалившийся Мстивой.

Варяжко чуть повернул голову и негромко бросил:

— Уймись, хоробр.

Мстивой послушно унялся.

— Был бы молчуном, души бы в тебе не чаял. А так с тобой что на охоту, что на вороп ходить — беда одна. — без особого веселья в голосе пошутил боярин, ободряя неловко стушевавшегося кметя. — Лады, дело сделано. Возвращаемся в Родню.

Он потянул узду, разворачивая Сивуша. Кусты орешника, успевшие запустить свои цепкие отростки-пальчики складки одежды и воинского снаряжения, протестующе затрещали, не желая выпускать из своих лап истых объятий всадника. Их усилия были слишком ничтожны. Мстивой последовал вслед за хозяином. Сразу за кустарником таился овраг, чьи склоны древесные корни изо всех сил тщились удержать от разростания вширь. Два сильных ухоженных коня, осторожно ставя крепкие копыта, стали спускаться по пологому склону на дно, где удалого боярина ждали еще трое воинов в полном вооружении. Все трое были коренными роднинцами: судьба стольного града им был куда менее интересна, нежели быстрое и безопасное возвращение из наворопа. Вот и простояли на дне, терпеливо ожидая, пока киевский витязь высмотрит, что ему потребно.

Спустились. Варяжко протянул руку и принял в нее недлинное крепкое копье-сулицу, которое прежде держал старший из роднинской тройки — грузный хмурого вида мужик с гладко выбритой челюстью, тяжелой как обух топора.

— Ты уж не серчай боярин. — сипло проговорил тот, ломая челюстью слова, точно хворостины. — Но киевляне все ж сволочи изрядные… На себя мои слова не бери, всем известно, каков Варяжко Ратмирич в сече. Ежели б в стольном Киеве все такими были, Робичу не обломилось бы и пяди землицы. А так… И-эх! Да с такими стенами город даже лапотное ополчение сумело бы удерживать с неделю, если того не дольше. При Святославе, сказывают, и не такую печенежскую рать у ворот с носом оставляли.

Варяжко глянул на ярополкова кметя с неприкрытым раздражением, однако в голосе его прозвучала скорее усталость.

— А ты у князя своего не спрашивал, на кой он тогда город с такими стенами врагу сдал?

Боярин и сам не понял, почему вдруг ввинтилось в его речь слово «своего». Словно бы он, Варяжко, сын Ратмира уже и не считал Ярополка своим князем — тем, кому воинскую присягу давал, на обнаженном мече клялся. Роднинцы воззрились на киевского богатыря с явным недоумением, а старший даже откинулся назад, чуть не выпадая из скрипнувшего кожей седла. Словно бы Варяжко не прошептал тихо, а в лицо ему гаркнул. Чтоб замять возникшую напряженность меж боевыми товарищами, Варяжко стал нарочито медленно притачивать сулицу к седлу.

— Я бы и сам спросил. — между делом произнес он. — Но мне Святославич говорит не более вашего. У него все вопросы и ответы для одного воеводы Блуда припасены. Так-то. Двинули!

Лошади зарысили по узкому дну оврага, глубоко увязая копытами в богато скопившейся прелой листве. Варяжко, как и полагалось, ехал первым, хмуря густые, круто изогнутые брови. Неприятные думы рождались в голове и нестерпимо медленно ворочались, перекатывались, будто камни, волокомые стремниной по дну. «Своего князя»… «сдал Киев»… Откуда эти слова возникли? Из какого закоулка души вынырнули? Как вообще могли появиться?! Разве он не верен Ярополку? Он, Варяжко-Лихой, никогда не отступавшийся от своего слова!

Ответ пришел уже после того, как стены Киева, покорившиеся Новгородцу, остались далеко позади. Варяжко, наконец, нашел в себе смелость признаться. Он жалел, что служил Ярополку. Гордый боярин даже застонал едва слышно, так больно уязвило его, ударило в самое сердце это признание. Открытый и честный, он не мог простить себе даже помысла, отдающего запахом предательства… Хотя впрочем… какого предательства? Не-ет! Подле Ярополка он останется до последнего. Надо будет — примет лютую смерть, сражаясь подле законного князя. Но… Владимир был лучше своего брата — умнее, храбрей, честнее, просто достойнее. Варяжко давно испытывал симпатию к младшему сыну Святослава Игоревича. Еще до вынужденного бегства Владимира за море. Он ничего не знал о тайных помыслах Ярополка в отношении брата, но ему доводилось краем уха слышать кривотолки о том, что де князь киевский подсылал к своему меньшому убийц тайных, и только вмешательство дяди — Добрыни Никитича, после Вольги и Святогора первого витязя на Руси уберегло Новгородца от неминуемой гибели. Но мало ли что говорят! Слухами извечно земля полнится. Все эти домыслы Варяжко отметал не раздумывая. Случалось и кулаком нос кровавил особо языкастой кабацкой голытьбе. Оно, конечно, бывает, чтобы брат на брата руку, поднял, да не открыто, а в спину кинжалом целя, но чтобы прямой как стрела и гордый Ярополк?!…