Алексей Пехов: Имя мое — Легион

Ренат шатающейся походкой направился к толпе зевак, не обращая внимания на удивленные взгляды Максима и Синицына, как нож прошел сквозь людскую толпу, и вышел из кривого и мрачного переулочка на одну их центральных московских улиц. До дома было рукой подать, всего-то каких-то жалких пять минут прогулочным шагом. Голоса в голове снова надрывались, шепча ему в мозг, предлагая, увещевая, угрожая. Ренат тихонечко взвыл, необъяснимые и невидимые шептуны привели его в глубокий ужас и чтобы хоть как-то избавиться от поселившихся в голове демонов, следователь бегом устремился по улице, расталкивая редких прохожих и не обращая внимания на их возмущенные крики.

Ренат все бежал и бежал. Он чувствовал, что сходит с ума и что это никак не остановить, поэтому он просто несся вперед, считая, что это единственный способ избавиться от голосов. Улица, лица прохожих, дома, магазины, проезжающие по шоссе машины слились в одно тускло-серое пятно, мазок на холсте мрачного художника. Не помогало. Голоса все также требовали крови, и Ренат только все быстрее несся по холодной осенней улице, не обращая внимания на подмерзшую ледяную корочку снега, образовавшуюся на асфальте за морозную ночь.

Со всего маху Ренат ударился в стену, по крайней мере, ему так показалось вначале. Он как подкошенный рухнул на асфальт, ошеломленно моргая глазами и, хватая ртом воздух. Из носа стекала такая теплая на морозном ветре струйка крови. В глазах взорвался свет, и голоса в голове в ужасе взвыли, видимо надеясь, окончательно свести Рената с ума. Он постарался сфокусировать пропавшее на время от боли зрение и увидеть, во что же он, собственно говоря, врезался? Перед ним ничего не было. Все та же улица, его собственный дом, видневшийся вдали, небольшая церковь с облупившейся краской на стенах в пяти метрах от него, в ней так красиво звучали колокола по утрам. Пара девчонок, видимо школьниц прошедших мимо и испуганно посмотревших на разлегшегося на ледяном тротуаре Рената. Одна обозвала Рената припадочным, но ему сейчас было не до этих соплюшек. Он с удивлением и отчаяние щупал невидимую и твердую стену, воздвигнувшуюся между ним и церковью. Стена была твердой, и от нее исходило тепло. При каждом касании к ней, в голове раздавались испуганные и яростные вопли.

— Это что же значит? — отстранено подумал Ренат. — Мне теперь и мимо церкви пройти нельзя? Что со мной происходит?

Голоса завывали.

— Заткнитесь! — уже во весь голос заорал Ренат, чем испугал проходящего мимо мужика. — Заткнитесь! Или я за себя не ручаюсь! Церковь рядом!

Голоса затихли, и Ренат перевел дух, наблюдая, как испуганный мужик, спокойно прошел сквозь невидимую преграду, и ускорил шаги. Никому не хочется связываться с психом. Ренат растянул губы в хищной улыбке, так похожей на оскал дикого зверя.

Чтобы обойти преграду, пришлось перейти на противоположную сторону улицы. По счастью, хоть голоса смолкли, пусть не исчезли совсем, оставшись где-то на границе сознания, но смолкли. В подъезде все также сидело четверо юных любителей водки. Они резались в карты. Ренат пролетел мимо них, не обращая внимания на злобный шепоток за спиной. Открыл дверь и, молясь Богу, в которого он не верил вошел в квартиру….

Следующие дни, недели, а может, и месяцы слились для Рената в один смазанный комок, в одни гигантские сумерки, в которых был он и голоса. Иногда ему казалось, что он спит, а его телом управляет кто-то другой, злой и необъяснимо страшный. Ночами его преследовали кошмары. Кровь, вопли ужаса и лица, лица, лица людей которые жили недавно и жили в далекие тысячелетия, когда про христианство и мусульманство даже не ведали. Иногда, он выныривал из этого серого и ужасного вечного кошмара и тогда обнаруживал себя на работе, изучая документы об очередном убийстве, которое совершил неуловимый маньяк. В один из дней, Ренат нашел себя свернувшимся калачиком в углу своей однокомнатной квартирки. Однажды, когда мир снова обрел краски, Ренат обнаружил, что сидит на табурете и чистит от крови свой старый, с двадцатисантиметровым лезвием охотничий нож. Ренат в ужасе отбросил от себя страшное оружие, но голоса закружили его в новом листопаде безумия, и он снова погрузился в серый полусон-полумираж, в котором жил все эти дни…

Из сумеречного сомнамбулического состояния, из которого он не выныривал вот уже вторую неделю, Рената вытолкнула боль. Он очнулся на полу кухни, сжимая в руке покрытый ржавчиной засохшей крови нож. Нещадно болел бок, рубашка промокла кровью. Ренат в страхе вскочил, отбросил нож в сторону и сорвал с себя окровавленную одежду. На правом боку он обнаружил глубокий кровоточащий разрез, оставленный, скорее всего этим проклятым охотничьим ножом. Дожил, он теперь не только слышит голоса, но уже и сам себя режет. Как много крови на одежде! Неужели вся его? Нет, не может быть. Кровь и на брюках и на рубашке и на руках. Если бы он потерял столько крови, то, наверное, уже умер. Тогда чья? Чья это кровь? Неизвестность пугала. Ренат, стараясь ни о чем не думать, даже о пропавших куда-то голосах, переоделся, и уже было, собрался пойти поставить чайник, когда прозвенел дверной замок.