Анатолий Дроздов - Малохольный экстрасенс

Некоторое время за дверью было тихо.

– Как она тебя встретила? – спросил, наконец, мужчина. – Так вот просто все и отдала?

– Ну, косилась немножко. Но когда я сказала, что ты на квартиру и прочее не претендуешь, заулыбалась. Даже сама все сложила.

За дверью снова на некоторое время затихло.

– Как они там? – спросил мужчина.

– Нормально – все здоровы. Людей лечат.

– Что?!

– Ну да. Твой ассистент теперь вместо тебя.

– Миша?! – мужчина захохотал. – Миша! Молодец! Этот подметки на ходу срежет. И люди идут?

– Меньше, чем к тебе, но есть.

Мужчина захохотал еще сильнее:

– Вот шарлатаны!

– Точно так же и я о тебе думала, когда шла на прием.

– Да… Странно, но я тебя совсем не запомнил.

– Что тут странного? Сколько людей было!

– Так то люди, а это ты!

– Чем же я их лучше?

– Всем…

За дверью приглушенно забормотали, и санитарка замерла, прислушиваясь. Но в ординаторской не разговаривали больше – только тихий шорох донесся до нее.

– Ну, Дима, хватит! – наконец послышался голос женщины, и голос этот был иным – низким и неясным. – Я же сказала: потерпи! Мне пора уже, да и Пантелеевна скоро нас отсюда шваброй погонит.

Санитарка отпрыгнула в сторону. Торопливо заелозила шваброй. Парочка появилась в дверях ординаторской.

– Возьмите! – женщина протянула ей шоколадку.

– За что? – удивилась санитарка.

– За долготерпение. Берите. Внучку угостите… Дима! Проведи меня.

Санитарка, замерев, смотрела им вслед. Они шагали по коридору: мужчина был ниже женщины, к тому же заметно прихрамывал, а она шла рядом, такая тонкая, воздушная в своем приталенном белом халате, что казалось: сейчас взмахнет руками и полетит. В конце коридора она вдруг наклонилась к своему спутнику и поцеловала его в макушку.

"Надо же!" – покачала головой санитарка. Но произнесла она это про себя совсем не сердито. Ей почему-то совсем не хотелось больше ругаться…

Было уже поздно, когда в дверь квартиры на девятом этаже панельного дома позвонили. Вика дежурила в клинике, и Панов пошел открывать сам. И, отворив, несколько секунд молча смотрел на человека, стоявшего за порогом. Меньше всего он ожидал встретить его сейчас и здесь.

– Входите, – он, наконец, отступил назад и посторонился. – Раз пришли…

Гость молча шагнул за порог. Панов смотрел, как тот снимает свою длинную – до пят – темно-серую дубленку и высокую меховую шапку благородного пепельного отлива. По той медлительности, с какой гость делал это, Панов понял, что от него ждут помощи. Но он остался на месте.

Все так же молча гость, когда-то назвавшийся тезкой Панова, прошел в комнату, сел в кресло. Панов устроился на диване напротив. И они несколько мгновений изучающе смотрели друг на друга.

– Ну? – наконец, вымолвил гость.

– Что, ну? – не понял Панов.

– Рассказывайте.

– О чем?

– Зачем вы это сделали?

– Что сделал?

– Я имею в виду ваш последний сеанс целительства, – холодно пояснил Тезка. – Тот самый, в результате которого вы едва не отдали Богу душу и потеряли тем же Богом дарованную силу. Зачем вы это сделали?

Панов машинально пошарил рукой рядом с собой и нащупал у спинки дивана шершавый металлический шар. Он нашел его среди вещей, привезенных Викой из его прежнего дома, и с удовольствием вновь катал его в ладонях. Особенно, когда нужно было думать.

– Мне так захотелось, – ответил он.

– Почему захотелось? – не отстал гость.

– Вам это зачем знать?

– Мне нужно знать. Мне хочется знать, почему человек с необычайным даром, таким, какой встречается один на сто миллионов особей, губит его. И все для того, чтобы лишь продлить дни маленькой племянницы провинциального мафиози. Почему?

– Я не продлил, а исцелил, – хмуро ответил Панов. – Навсегда. Я знаю.

– Пусть так. Но для чего? Вы хоть знаете, что за человек этот дядюшка? Сколько на его совести погубленных душ и, как пишут ваши газеты, сломанных судеб? Болезнь единственной племянницы – это было ему наказание Божье. А вы это наказание отменили. Я б еще мог понять, если бы за большие деньги – я знаю, сколько он может заплатить. Но вы даже денег – вообще никаких – не взяли!

– А откуда вы знаете, сколько он может заплатить? – сощурился Панов. – Работка была? И кому вы сообщили, что ему больше незачем жить на этой земле?

– Это вас не касается! – резко отозвался гость. Но Панов понял, что не промахнулся. – Была работа или нет – это дело мое. А за работу надо платить – об этом даже в Евангелии сказано. Вы ведь прежде брали деньги?