Наталья Резанова: Вдоль границы снов

Они супятся от обиды, но молчат – вдруг да в другой раз не подам. А я и впрямь не подам. Не водится за мной такого – швырять деньги уличным музыкантам. Но и хамить им я тоже не имею привычки. Зачем обидела ребятишек, спрашивается? Они деньги зарабатывают в меру своих способностей. Может, меня псевдосредневековый прикид девицы вывел из себя? Или сама песня? Но ведь ничего же общего…ничего…

Пока еду на работу, в голове вертится непонятное слово "таулта". Мне оно ни о чем не говорит. Или говорит, но я забыла, об этом. Надо будет как-нибудь посмотреть в словаре. Если б еще знать, какого языка…

В положенное время и даже чуть раньше я появляюсь в отделе. Витюши нет – в столовке, Славы нет – в "Буй-Туре". За стеллажами – голоса. Один – начальников, другой – Пашкин. И обсуждают они, между прочим, меня.

– Нет, почему же, Сколотова – русская фамилия. Сколоты – скифское племя, от которого, предположительно, произошли славяне. Сколоты – склавины – славяне, такой ряд…

– Это она сама вам сказала?

– Разумеется.

– Скифы, как же! Уж тогда хазары… Ясно, что еврейка. Фамилию-то можно и поменять. А Яков – самое еврейское имя.

– Ага, – говорю я, заходя за стеллажи. – Еврейское. Так же как Иван. Да Марья. А также Петр, Павел и Андрей Первозванный. Ну, ты ведь у нас Библию не читал, ты на своих камланиях хреном моржовым в бубен стучишь, свой-то, небось, оторвали давно? А теперь пошел, сука, отсюда!

Пашка удаляется, не вымолвив ни слова. Он привык действовать заглазно. И слаб он против моего каронинского воспитания. Тут никакое "Капище Сварога" не устоит.

А. И. морщится. Ему неудобно. Собственно, мои слова должен был сказать он.

Я тоже хороша. Второй раз за день срываюсь. Что я, Пашку не знаю? И совершенно незачем было так орать, как сказано у классика. Причем не совсем по делу. Петр и Андрей – имена не еврейские, а греческие.

( А Хаста – какое?)

– Ладно, – говорю я, – давайте работать.

Но с работой что-то не ладится. Вновь начинает лезть в голову всякое… причем, достаточно последовательно. Не Пашка ли, засранец, послужил катализатором, вызвавшим "момент истины?" Нет, пожалуй, это произошло раньше. Музыканты? Нет, еще раньше…

И то, что я говорила в столовке… Увольте меня! Какая-то сожительница какого-то уголовника, где-то в Северной Европе, да еще в Средние Века… Ориентиры! Я даже не знаю, как выглядит Хаста, потому что вижу этот мир ее глазами. Хаста, надо же, имячко!

Все. Хватит!

Александр Иванович заметил, что я отвлеклась, и поскольку он в претензии на меня за свое смущение, начинает бубнить из-за стеллажей про грядущую мэрскую комиссию, к которой надо готовиться, а я занята неизвестно чем…

Вот именно.

События дня настолько выбили меня из колеи, что когда после работы Андрей Первозванный, то есть Сажин, в очередной раз начинает напрашиваться в гости, я на сей раз не отлаиваюсь. Сажин – мужественный человек. Его даже не испугала моя тетушка, исправно работающая жупелом для всех знакомых мужиков. На самом-то деле тетя Люся не так страшна, как я ее малюю, просто пребывание мужчины в ее стародевической квартире приводит тетушку в эйфорическое состояние. Она все еще надеется… на меня, понятно. Я разливаю кофе (а как же!), Сажин роется в книгах – некоторые вывезены еще из Каронина. В те полузабытые времена всеобщего дефицита книжные магазины в области были богаче, чем в городе. Других богатств не имелось.

Разумеется, едва войдя в комнату, и оглядевшись, он спрашивает, где у меня компьютер. Рефлекс, ничего не поделаешь. Честно отвечаю, что не держу. Уж на комп-то моих заработков бы хватило. Но пусть хоть дома глаза отдыхают.

Тетя Люся периодически заглядывает в комнату. Пусть заглядывает, ничего существенно нового она не увидит. Словом, все честь честью.

– А это что? – спрашивает Сажин. Он поднял с пола какую-то бумажку, видимо, выпавшую из книги. – График какой-то, расчеты… может, что нужное?

– Ну-ка дай сюда. Чьи ж это каракули такие безобразные? Батюшки-матушки, да это ж я рисовала…когда? Аж в девятом классе. Позже я уже теорий не придумывала.

– И что ж это такое?

– А это, брат Дрюня, не менее, как попытка изобразить графически ход времени. Потому что если представить его себе не вертикальным, а горизонтальным, то все происходящее во времени происходит одновременно. Нет ни прошлого, ни будущего, есть общее "сейчас", но на разных отрезках.

– Ну, мать, хорошо, что ты остановилась в девятом классе. А то вдруг бы начала проводить теорию в жизнь?