Дмитрий Володихин - Омерзение

Василиса молчала. Слишком долго. Столь устрашающего перерыва никогда не бывало в их беседах. Игорь чувствовал: взрывается еще одна опора у того моста, который возведен между его миром и миром царицы. Одна уже оказалась разрушенной в тот миг, когда Василиса призвала его к немедленной близости.

– С сегодняшнего дня этого препятствия нет. Я должна уйти от тебя.

Он, конечно, понимал, что иначе и быть не может. Государыня стояла слишком высоко. Однажды она призвала его служить любовью. Он и помыслить не мог о подобном счастье. Он дважды в судьбе своей получил больше, чем мог рассчитывать: тот давний взгляд несостоявшейся храмовой блудницы Елены Анатольевны—пляжной, не за победы подаренный, и эта неравная близость. Древние законы делали его почти что рабом, продолжением пальцев царицы, один ее благосклонный взгляд – уже ослепительная награда. Близость с нею невероятна, немыслима; даже во времена, пребывающие чуть ли не на пике искажения, она есть снисхождение; либо государыня покинута и нет рядом никого из высоких, чтобы играть роль ближнего слуги – тогда и он, какой-нибудь храмовый страж, наверное, подойдет; либо она любит его, совершая тем самым нечто близкое к преступлению. И уж конечно она имеет право уйти, не объясняя обстоятельств, которые заставляют ее покинуть Игоря…

– Ты не спрашиваешь – почему? Я не могу объяснить тебе всех обстоятельств. Твоей вины здесь нет.

…более того, она имеет право не просить прощения. Даже не право, а в сущности, обязанность, которую налагает ее статус. Но ему нужно столько отваги, чтобы выдержать, чтобы выдержать…

– Я не спрашиваю. Ты имеешь на это право. Ты слишком высока для меня. Царица и храмовый страж.

Изумление. Смущение: Василиса краснела, краснела! Ничто не приводило ее в такое состояние. Она, даже обнажив свое тело, умела повелевать взглядом. Как будто она впервые осознала, что Игорь способен увидеть ее наготу.

– Ты понимал? Ты знал? Отчего же ты… – она замолчала, в замешательстве, не зная, как поступить. Если бы она не любила Игоря, смертью бы наказать такую насмешку!

Впрочем, даже видя метаморфозы, происходящие с ее лицом, Игорь уже не мог их анализировать. Его отваги хватило на одну-единственную фразу. Было бы лучше лучше лучше лучше лучше, когда б она ушла сейчас же. Перед ним разверзался черный провал. Он падал, падал, и горькая свобода падения наполняла его стремительным ужасом, лихим захватывающим чувством: я пропал! Он не должен был так вести себя. Это недостойно. Прежде она должна уйти… Но он не мо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-г. Он обрушивался внутрь самого себя, теряя способность слышать и думать…

– …знал, что ты храмовый страж, кто объяснил тебе? Почему ты не отвечаешь? Откуда ты знал, кто я?

Падение его не останавливалось и было сродни сумасшествию. Мужество сдалось. Какое мужество не сдалось бы? Не то время, чтобы скоро сыскать мужество, способное не сдаться в такой миг. Падал, падал…

Тогда он выходил из зала в Театре Ленкома, прямо посреди действия, шумно выходил, здесь к этому не привыкли, гневался, шикали, прямо посреди действия. «Сорри». Его добила скамеечная романтика в позапрошлых юностных воспоминаниях. Автор хотел показать нечто невероятно тонкое, он даже почувствовал какое-то движение настоящей жизни, подобно глубоководному течению незаметно определяющей многое в этом мире, но в навозе цветы не растут, все больше шампиньоны, да и не понял творец в этом движении ровным счетом ничего, кроме его силы… Игорь гневался. В фойе к нему подошла женщина с длинными русыми волосами и спросила, почему он уходит. Очень спокойно спросила, без тени осуждения. Не нравится спектакль. – Почему? – В десяти предложениях, кратко, горячо, почти что с яростью, кажется, сказал чуть больше, чем можно говорить. – Да, Вы совершенно правы – Очнулся и взглянул на нее. О! – «Пойдемте со мной», – приказала ему Василиса первый раз в их совместной судьбе. Их роль известны были с первого мгновения. Она выше, очень высоко, он ниже, странно, что с такой высоты можно было его заметить.

Падал, падал…

– …некоторые неосознанно понимают суть настоящей жизни. Понимают, не понимая. Но умеют хотя бы оценивать, а иногда кое-что осознают все-таки, например, собственную функцию, предназначение, полученное еще в материнской утробе. Может быть ты…

У него никогда больше не будет ничего подобного. Знал это, знал это, но знать – одно, а… Падал, падал!

– Встать! – кажется, он застонал.