Александр Руджа: Морфо и лань (СИ)

У Прескотта дергается глаз. Он снимает очки и массирует переносицу.

— Все очень просто, Хлоя. Я хочу вернуть своего сына.

А казался таким спокойным. Видимо, под соусом этого спокойствия крыша-то у гражданина и съехала.

— Мистер Прескотт… а, один черт: Шон. Не знаю, сознаете ли вы, но Нейта застрелил Джефферсон, наш преподаватель…

— Тела не нашли! — яростно обрывает меня он. — Понимаешь? Не нашли тела! А тебе… тебе будет достаточно просто захотеть! Просто захотеть, чтобы он был жив. Это все, что я хочу. В каждой жизни есть какой-то смысл, так вот в твоей это будет — совершить единственное доброе дело за свои девятнадцать гнилых лет. Сделай это, и отправляйся в пылающий закат со своей молчаливой подружкой, я не скажу больше ни слова. Только… захоти, чтобы он… чтобы Нейтан жил.

«А это очень плохо, да? Желать жизни и удачи только тем, кто тебе близок. Тем, о ком ты беспокоишься».

— А если нет? Если я не захочу? Потому что — я понимаю, что вы отец и все такое, но это же правда — Нейтан был редкостным говнюком, и он не оставил по себе ни единого доброго воспоминания. А я не умею хотеть того, чего я не хочу, пардон за мой французский.

— Тогда, — Прескотт не колеблется, — мне придется дать знак Барни, он, конечно, стар и малость глуховат, особенно в последние пару лет…

— Я тебя отменно слышу, парень.

— …но все равно отлично поймет, что нужно действовать. Он прицелится из своего обреза и выстрелит в твою подружку. Если не ошибаюсь, у него там «дробь № 8», «Супрема».

— Не ошибаешься, сынок.

— Красные такие, довольно крупные. Он выстрелит ей в руку. Максин ведь фотограф, верно? После этого она уже никогда не сможет держать фотоаппарат. Никогда. Я радикален, Хлоя, это верно. Может быть, даже жесток. Но и у тебя, и у меня есть дорогие люди. Я знаю, ради нее ты готова на многое. Так стоит ли удивляться, что ради Нейтана я готов… на все?

— И другого выхода… нет? — я ловлю остановившийся взгляд Малышки. Ей до одури страшно, это уж точно. Прескотт качает головой.

— Если бы бог, всеблагой, всеведущий и всемилостивый, существовал, он бы увидел… и понял, что я любил Нейта всем сердцем. И что нельзя… чтобы он вот так — раз, и пропал. Исчез с радаров. Без следа. Без возврата. И без надежды. Но сейчас я знаю, что бога или нет, или ему откровенно насрать на своих детей. Так что приходится брать дело в свои руки и делать его работу самому.

— Тогда, думаю, я приняла решение, — громко говорю я. — Оно таково: а не пошел бы ты на хрен, козлина?

— Очень жаль, — говорит Прескотт и переводит взгляд мне за спину. — Очень.

Звучит выстрел. Неправдоподобно громко, кажется, что над ухом выпалили из пушки — кто вообще додумался стрелять из обреза в замкнутом помещении?

Тут я впервые вижу, как выглядит путешествие во времени.

Все вокруг подергивается кричащей радужной дымкой. В уши влетают мягкой ватой дерганые, сбивающиеся голоса, шепчущие невозможные вещи. Их перекрывает низкий угрожающий гул — это недовольно ворчит само время, отступая назад.

Я поворачиваю голову. Малышка с бледным застывшим стоит, вытянув руку вперед и привычном жесте — она запрещает миру случаться. Рядом замер Дед Барни, ствол его уродливого ружья медленно втягивает в себя плюмаж огня и дыма — ни дать, ни взять курильщик на перерыве.

Время гудит и растягивается, словно пленка на перемотке.

— …он выстрелит ей в руку. Максин ведь фотограф, так?

Прескотт осекается. Для него все выглядит так, будто Малышка внезапно оказалась на ногах. Сзади слышен скрип половиц — старший Прескотт тоже забеспокоился.

— Ещё!

Все снова замирает, старик задом наперед отмеряет обратные шаги, парень в очках опять спокоен — он уверен в успехе своего предприятия. В этот раз, правда, я успеваю подняться с кресла.

— Только захоти, чтобы Нейтан жил… Эй, что вы…

Старый Барни не тратит времени на разговоры — хмурые стволы обреза уже смотрят между нами. Ну да, там же дробь номер восемь, точность необязательна. Морщинистый палец привычно лежит на спусковом крючке. Да, этот не будет колебаться, и никакой сигнал от сына ему не нужен — он выстрелит сразу, как только почует непонятное.

— Еще, Макс!

Как же тяжело идти сквозь сопротивляющееся время, словно тонешь в горячей карамели. Я успеваю сделать всего несколько шагов.

— Все очень просто, Хлоя.

У старого Прескотта невероятная реакция. Он ловит нас у самой двери, словно охотник — крупную дичь. Свирепый взгляд голубых глаз. Обрез расцветает ослепительным букетом, горсть стальных дробинок летят нам в лицо пригоршней колючего снега. Из-за носового кровотечения лицо у Макс похоже на испанскую маску la bella muerte.