Роберт Скотт - Ореховый посох

— Как же он это делал?

Ему пока не удалось отыскать ни одного свидетельства применения магии. Ни одного! Он даже глаза закрыл, надеясь, что сумеет сосредоточиться и что-нибудь обнаружить.

— А, собственно, зачем мне брать в руки эти предметы? — спросил он себя и для безопасности засунул руки в карманы. — Что, если со мной какая-нибудь чертовщина произойдет? И я лишусь души или еще чего-нибудь?

Нет, все-таки нужно торопиться, он это чувствовал и постарался взять себя в руки.

— Ладно, продолжим.

Он потянулся к шкатулке, но тут же снова отдернул руку.

— Все верно, — убеждал он себя, — эти вещи настоящие. Это каюта оказалась подделкой, а их, видимо, подделывать необходимости не было. Правильно? — неуверенно спросил он у пустой комнаты и взял в руки книгу.

Но стоило его пальцам коснуться переплета, и он почувствовал, как в кончики пальцев проникает магическая энергия — похожее ощущение он испытал, когда вместе с Марком открывал цилиндр, принадлежавший некогда Уильяму Хиггинсу. На этот раз ощущение было, правда, почти приятным. Стивен положил на книгу ладонь и несколько мгновений, словно у кого-то украденных, наслаждался хорошо уже ему знакомым ощущением ничем не сдерживаемой, необузданной магической силы, перетекающей в него.

Перед глазами мелькали странные, незнакомые оттенки, загадочные, небывалые образы; в голове был настоящий водоворот мыслей — одновременно добрых и злых. Некоторые из возникавших перед его мысленным взором образов явно имели древнее происхождение; другие, похоже, не являлись даже плодами воображения, скорее это были некие видения, связанные с будущим, — расцвет и распад некоего мира, страшные опустошительные эпидемии и всеобщее благоденствие...

Стивену казалось, что он все это как бы проживает сам, что эти образы и ощущения проходят сквозь его плоть, скользят по венам, растворяются в мышцах; и в этом беспорядочном вихре полностью растворялись его собственные мысли, тонула логика; и голос разума совсем заглушила атональная полифония иных голосов.

Стивен утратил чувство времени; он наслаждался невероятным множеством оттенков, незнакомыми ароматами, неиспытанными вкусовыми ощущениями и странными, скорее воображаемыми, чем реальными воспоминаниями. На него воздействовали чары куда более могущественные, чем все то, что он испытывал прежде, и он чувствовал, как опустошается его душа, как он плывет куда-то, поднимаясь вверх по спирали, теряя себя в этой загадочной книге...

Он покачивался в такт этим движениям, закрыв глаза и по-прежнему прижав ладонь к гладкому переплету книги, когда вдруг чей-то слабый, еле слышный голос сказал: «Торопись, Стивен. Ты должен поторопиться!»

Стивен вздрогнул, узнал свой собственный голос и, повинуясь спасительному рефлексу, отдернул руку от книги. Затем от души выругался и тряхнул головой, пытаясь собрать расползавшиеся во все стороны мысли.

— Черт возьми! — пробормотал он. — Вот это да! Что же это за штука такая?

Усиленно моргая и стараясь прояснить зрение, Стивен наклонился, чтобы прочесть на корешке книги ее название, и нахмурился, увидев, что корешок пуст.

— А чего ты, собственно, ожидал? — громко спросил он себя. — Ты бы еще международный библиотечный индекс вздумал там поискать!

Он положил книгу и взял в руки шкатулку. Книги он решил пока ни в коем случае больше не касаться. Шкатулка была холодной на ощупь, и от нее, похоже, не исходило никакой магической энергии. Стивен с любопытством провел рукой по гладкому металлу. Замка он не обнаружил. Впрочем, там не было также ни петель, ни какой-либо щели, свидетельствовавшей о том, что эта шкатулка вообще способна открываться.

Крышка и бока шкатулки были украшены выпуклым серебряным орнаментом, похожим на детское изображение идеально правильной рождественской елочки, ровной со всех сторон и похожей на равнобедренный треугольник. В верхних углах каждой боковой стенки, как и на крышке, было по две таких «елочки», а между ними, на выпуклой центральной грани, еще четыре — одна под другой.

Стивен нажимал и поглаживал эти крошечные серебряные «елочки», пытаясь понять, как открывается шкатулка: треугольнички легко двигались вправо и влево, их также можно было вдавить в поверхность так, что она становилась совершенно гладкой. Однако все его усилия были тщетны: шкатулка по-прежнему оставалась крепко запертой.

Он перевернул ее: дно было совершенно гладким, лишенным какого бы то ни было рисунка.