Грегори Магвайр - Ведьма - Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз

Богатый Гилликин остался позади. Винкус встретил путников галькой, разбросанной по влажной земле. Ночами ориентировались по небу. На юге светила Ящерова звезда; туда, к опасному Кембрийскому ущелью, и двигались путники. По сторонам от дороги темнели сосны и звездолисты. Днями они манили странников в свою тень, а ночами изрыгали из себя сов и летучих мышей.

Ночами Эльфаба подолгу лежала без сна. Теперь, под открытым небом, где перемигивались звезды, изредка покрикивали птицы и чертили тайные знаки метеоры, к ней возвращались прежние думы. Временами она хваталась за перо и записывала пришедшие в голову мысли, а иногда просто обдумывала их, обсасывая со всех сторон.

Ее путешествие только началось, а семь лет монастырской жизни уже сглаживались из памяти. Все то тягучее, монотонное время. Коричнево-красные полы, которые она мыла часами, стараясь не замочить рук, но которые едва ли становились чище; виноделие, помощь в монастырской больнице, напоминавшей лазарет Крейг-холла. Надевая на себя монашеское облачение, принимая всеобщее равенство, не нужно было больше бороться за свою неповторимость: ну сколько, на самом деле, неповторимых существ может создать природа или Безымянный Бог? Погрузившись в будничные заботы, монтия сама собой вставала на праведный путь. Время текло незаметно. Прилетала и спускалась на окно красная птичка — значит пришла весна. Надо было сметать с крыльца пожухлые листья — наступила осень. Три года прошли в полном молчании, следующие два ей разрешили говорить шепотом, а потом еще на два, по решению настоятельницы, перевели в монастырскую больницу, в палату для безнадежных больных. Такова была лестница, ведущая вверх. Или вширь.

Девять месяцев, вспоминала теперь, лежа под звездами, Эльфаба, как будто рассказывала кому-то свою историю. Девять месяцев она ходила за умирающими и за теми, кто даже умереть толком не мог. Она настолько свыклась со смертью, что начала даже видеть в ней особую красоту. Человек — как лист, умирает сразу, целиком, если, конечно, в нем что-то не нарушается и не отмирает сначала одна его часть, потом другая, третья и так далее. Эльфаба могла хоть всю жизнь, быть сестрой милосердия: поправлять одеяла в накрахмаленных пододеяльниках, укладывать обездвиженные руки, читать вслух бессмысленные, но приносящие успокоение слова из Писания. Со всем этим она справлялась хорошо.

Но потом, год назад, в их приют привезли беспомощного Тиббета. Он еще был не настолько плох, чтобы не узнать бывшую подругу, несмотря на прошедшие годы и молчаливость Эльфабы. Слабый, не способный самостоятельно сходить по нужде, весь в пролежнях Тиббет все равно был живее, чем она, и без устали пытался пробудить Эльфабу ото сна: звал по имени, шутил, вспоминал институтские истории, ругал старых приятелей за то, что бросили его, подмечал мельчайшие перемены в ее движениях и мыслях. Он напомнил ей, что значит думать. Против ее воли этот изнуренный, умирающий человек возродил в ней личность.

А потом он умер, и настоятельница сказала, что пришла пора Эльфабе вернуться в мир и исправить свои ошибки, хотя даже настоятельница не знала, какие именно. Ну а когда исправит? Тогда будет видно. Ты, сестра, еще молода, можешь и семьей обзавестись. Бери свою метлу и помни, чему тебя здесь научили.

— Не спится? — Отси подсела к Эльфабе.

Хотя в голове крутились бесчисленные запутанные мысли, ни одна из них не желала оформиться в слова, и Эльфаба только утвердительно хмыкнула. Отси рассказала несколько шуток, которым Эльфаба вяло улыбнулась, зато сама проводница смеялась за двоих. Громкий раскатистый смех действовал на нервы.

— Просто беда с этим поваром, — говорила Отси и, хихикая, начала рассказывать про него какую-то дурацкую историю. Эльфаба пыталась улыбаться, пыталась следить за рассказом, но звезды на небе разгорались все ярче — теперь из крупиц соли они превратились в светящиеся икринки. Мерцая, они вращались на своих стебельках с тихим шуршанием и скрежетом. Если бы только можно было его услышать! Но Отси смеялась слишком громко.

Как много в этом мире того, что хочется ненавидеть. И насколько больше того, что хочется любить!

Скоро они достигли Мертвого озера — пугающе неподвижной водной глади, серой, словно опустившаяся на землю туча. Лучи света не отражались от нее.

— Вот почему ни лошади, ни люди отсюда не пьют, и никто никогда не пытался провести отсюда водопровод в Изумрудный город. Это мертвая вода. Нечасто такое встретишь.