Грегори Магвайр - Ведьма - Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз

— Хочешь посмотреть на мою ручную мышку? — спросила Нор, которая особенно сблизилась с Лиром во время его выздоровления. Мальчик предпочитал компанию сверстников расспросам взрослых, и больше от него так и не удалось ничего добиться. Лир почти не изменился после своего чудесного спасения, разве что со смертью Манека беззаботнее бегал по замку.

А Сарима пристально посмотрела на Эльфабу. Казалось, час освобождения близок. Но княгиня только тряхнула головой и сказала:

— Какая нелепая мысль — вообразить, будто Фьеро его отец. У моего мужа не было ни грамма лишнего жира — а посмотрите на этого тюфяка.

Поставленные перед Эльфабой условия запрещали ей возвращаться к разговору о Фьеро, поэтому она только молча смотрела на Сариму, мысленно внушая ей смириться с фактами. Но арджиканская княгиня не желала.

— И кто тогда его мать? — продолжала она, теребя воротник. — Нет, это немыслимо.

Эльфаба впервые пожалела, что кожа у Лира хоть чуточку не зеленая.

Сарима ушла оплакивать мужа и младшего сына. А Эльфаба осталась все той же: невольной предательницей, изгнанной монтией, беспомощной матерью и неудачливой революционеркой.

Вот тогда она и начала размышлять, могла ли в колодце жить говорящая Рыба, которая рассказала бы Лиру всю правду. Или это ненавистная мадам Кашмери обернулась золотым карпом, заплыла в ледяное горное озеро и шпионит за ней? Много раз Эльфаба спускалась в подвал и заглядывала в колодец, но таинственная Рыба так и не показалась.

— Крепко стоит на ногах, значит? — повторила Эльфаба, вернувшись из воспоминаний в сад к няне, обсасывающей конфету.

— Вот-вот, — прошамкала «няня. — И теперь ее не нужно поддерживать — ни в прямом, ни в переносном смысле: Она сама стоит, встает, садится.

— Без рук-то? — удивилась Эльфаба. — Поверить не могу.

— Честное слово. Помнишь те красивые башмачки, которые подарил ей Фрекс?

Еще бы! Изумительные башмачки. Знак отцовской любви к младшей дочери, желание подчеркнуть ее красоту и отвлечь внимание от уродства.

— Ну так вот. Глинда Ардуэнская — ее-то не забыла? Кстати, она вышла за сэра Чафри и прилично подурнела. В общем, приехала она пару лет назад к нам в Кольвенский замок. Ну, понятное дело, стали они с Нессой вспоминать былые дни. Так Глинда возьми, да и заколдуй башмачки. Уж не знаю как — в колдовстве я не сильна, — только теперь Несса и садится, и встает, и ходит — и все сама. С башмачками не расстается ни на минуту; говорит, они придают ей добродетели, хотя уж чего у нее и так хоть отбавляй… — Няня вздохнула. — Поэтому я и поехала тебя искать. Волшебные башмачки лишили меня работы.

— Пора бы уж, — сказала Эльфаба. — Ты давно заслужила отдых, чтобы сидеть где-нибудь в саду да смотреть на солнышко. Хочешь, оставайся здесь со мной.

— Будто это твой дом, — проворчала старуха.

— Так и есть. Пока меня отсюда не отпустят — это и мой дом тоже.

Няня, заслонившись рукой от солнца, всматривалась вдаль, в горы, которые в полуденном свете походили на отполированные рога.

— Просто удивительно, во что вы с сестрой превратились. Одна — ведьма, вторая будто святая во плоти. Кто бы мог подумать в те давние грязные годы, когда мы шастали по болотам? Но я еще вот что у тебя не спросила. Кем тебе приходится Лир? Сыном?

Эльфаба вздрогнула, как от холода.

— На этот вопрос, няня, я не могу ответить.

— Что толку скрывать, душенька? Я ведь и маму твою нянчила — а уж та была порядочная вертихвостка.

— Знаешь, я как-то не расположена об этом слушать.

— Тогда расскажи мне про Лира. Что значит «не могу ответить»? Либо ты его выносила и родила, либо нет. Насколько я знаю, ничего другого на этом свете пока не придумали.

— Хорошо, я расскажу, но больше чур к этому не возвращаться. Когда я только пришла в монастырь, под крыло матушки Якль, я была сама не своя и не знала, что со мной происходит. Целый год я провела в беспробудном сне; не исключено, что за этот год я кого-то и родила. Потом я долго восстанавливала силы. Когда же достаточно поправилась, меня отправили ухаживать за больными и умирающими, а также за брошенными детьми. Одним из них был Лир — ему я уделяла не больше внимания, чем дюжинам других голодранцев. Когда я покидала монастырь, условием было, что я заберу с собой Лира. Я подчинилась — нас учили не перечить старшим. У меня нет к нему материнских чувств, — на всякий случай добавила Эльфаба, словно опасаясь, что это уже не так. — Я не чувствую по себе, что когда-то рожала, и не думаю, что способна на это. Хотя кто его знает? Ну вот и все. Мне больше нечего сказать, можешь даже не спрашивать.