Маргит Сандему - Крылья черного ворона

Но куда хуже был запах сырой земли и могилы, присутствующий в комнате. Ближе к ночи этот запах заметно усилился, и это было вполне естественно, поскольку влажный ночной воздух проникал через щели в стенах старинной крепости.

Тон разговора задавала княгиня Феодора, сидящая рядом с ним: элегантная, привлекательная, загадочная, с мистическим блеском в глазах, в переливающемся шелковом платье. Но Ив держался молодцом, стараясь быть галантным и одухотворенным — и даже кокетничая с ней. Он давал ей понять, что сам явится к ней ночью в ее комнату.

Юная Никола сидела молча, сжав свои красивые маленькие руки — покорное и несчастное создание.

Все попытки Ива втянуть ее в разговор тут же пресекались княгиней, отвечавшей вместо девушки. И это его страшно раздражало.

Но, с другой стороны, ему не следовало выдавать свой интерес к Николе. У ее тети не должно было возникать никаких подозрений. И он с трудом балансировал между очаровательной, ревнивой княгиней и одинокой Николой. Ив чувствовал, что едва справляется с этой задачей.

Княгиня Феодора хорошо знала историю. Слушать ее было одно удовольствие. Но не бесконечно! Он уже начинал нервничать.

Своим мягким, навевающим сон голосом она рассказала о том, как однажды крепость осадили турки, грозившие захватить весь Ардеал. В то время в этой местности правил воевода по имени Борис. У него было четыре жены, каждая из которых занимала отдельную комнату в крепости — в противном случае они убили бы друг друга из-за ревности к мужу. Кстати, Иву предстояло ночевать в комнате одной из этих жен. Она рассказала о воеводе, который участвовал в битве при Мохаче в 1526 году, когда часть Ардеала попала под власть турок — но не эта местность, где они теперь находились.

— Но в конце концов Ардеал стал частью Австро-Венгрии, — сказал Ив, — и стал называться Зибенбюргеном.

Об этом ему не следовало говорить. Феодора не любила вспоминать об этом позоре.

Ему не нравилось, что она сидит так близко от него. Его не покидало ощущение какого-то необъяснимого, мрачного неудобства. Кожа его покрылась мурашками, у него появилось предчувствие смерти — и он с трудом сохранял спокойствие. Злясь на нее, он раздраженно произнес:

— Откуда, собственно, взялось название Трансильвания? И почему у этой местности столько различных названий? С окончанием на «эр» и на «и» в различных вариантах…

— Лично я называю эту местность Ардеал, — огрызнулась она. — Это самое древнее название.

«Значит, она не мадьярка, — подумал Ив. — Потому что венгры называют эту местность Эрдили. Ардеал — это румынское название Трансильвании, или Зибенбюргена, если угодно».

Наконец она встала, давая тем самым знать, что беседа окончена. Была уже ночь. Ив надеялся, что если в этой старинной крепости есть такие нововведения, как часы, он услышит их бой в полночь.

Приближался новый день — тот самый день, когда он вместе с Николой должен был покинуть эти места.

Но перед этим им предстояло провести остаток ночи в его комнате…

При мысли об этом Иву становилось жарко.

И когда они, держа в руках восковые свечи, шли в его комнату, он не спускал глаз с ее изящной фигуры.

Попутно он размышлял о том, как мало княгиню Феодору интересует настоящее и окружающий мир. Он неоднократно пытался рассказать ей о своей стране и о других европейских странах, через которые они проезжали, но ко всему этому она была равнодушна. Она жила прошлым и не хотела менять его ни на что. Именно поэтому юная Никола находилась в полной изоляции.

Но теперь девушке предстояло покинуть эту крепость прошлого. И это было для нее спасением.

На миг Иву показалось, что он поступает бескорыстно. Но так ли это было на самом деле? Он был увлечен этой девушкой, хотел обладать ею — и в то же время хотел чувствовать себя благородным рыцарем.

Да существуют ли вообще бескорыстные поступки? Ив был не хуже остальных. Во всяком случае, не намного хуже.

Ночью крепость казалась еще страшнее, чем днем. В мерцающем свете свечей они проходили через залы и комнаты, через галерею, где со стен на них смотрели лица давно умерших предков. В тусклом свете, с движущимися по стенам тенями, эти лица казались ожившими.

Среди них был безумец Богдан, проехавший на коне по столу и обезглавивший своих недругов. Каким свирепым было его лицо! Его холодные глаза преследовали идущих. На другой картине был Борис с четырьмя своими женами — разве они не поводили глазами? В комнате которой из его жен Иву предстояло ночевать? Той, что в черной шляпе, с презрительной, всезнающей усмешкой на губах?