Маргит Сандему - Томление

— Нет, так дело не пойдет, здесь слишком темно. Придется перенести его в кабинет Тенгеля. У вас есть сани?

— Да, — ответила испуганная жена крестьянина.

— Быстро приготовьте их!

Все поспешили наружу, с облегчением приняв это решение.

Пришел господин Мартиниус, но времени для молитв у него не оставалось. Он помог перенести больного в сани, и лошади тронулись в путь. Один крестьянин правил лошадьми, тогда как Тарье, Сесилия и священник глаз не спускали с пациента. Решили, что жена потерпевшего останется дома, с детьми.

Крестьянка кричала им вслед:

— Вы думаете, он выживет?..

— Мы попытаемся помочь ему, — отвечал Тарье. — Но вряд ли вам удастся завести себе еще детей.

Тарье опасался за жизнь крестьянина, пока они везли его в усадьбу. Дорога была не из легких. Сесилии чудилось, что они едут неимоверно долго. Но вот показалась Линде-аллее.

Тарье поистине боролся за жизнь крестьянина. В кабинете Тенгеля было светлее, все инструменты были под рукой, и Тарье был не новичком в этом деле. Но Сесилия не была привычной к роли медсестры, и она чуть не теряла сознание при виде крови. Господин же Мартиниус старался всеми силами приободрить крестьянина. Ведь речь шла о человеческой жизни. В конце концов пациент потерял сознание, и Тарье стало полегче. Сесилия была поражена умением и сноровкой этого ученика Тенгеля. Тарье оказался очень искусным врачом, благодаря тем разносторонним знаниям, которые он приобрел за время обучения в Тюбингене.

Сесилия постоянно чувствовала рядом с собой присутствие священника, оно не могло не оказывать на нее определенного влияния. Господин Мартиниус был очень приятным человеком, и он так напоминал несчастного Александра… Сесилия считала, что отношения их в высшей степени романтичны и не более того.

Наконец Тарье принялся зашивать рану.

— Благодарю всех вас за помощь, — сказал Тарье. — Я восхищен тобой, Сесилия, ты держалась великолепно. Ты просто рождена для этой работы.

— Ты думаешь? — скептически ответила она.

— Его нельзя пока оставлять одного. За ним следует присмотреть, — продолжал Тарье.

— Ты можешь идти отдохнуть, — отважно произнесла Сесилия, — я же могу остаться с ним некоторое время.

— И я тоже, — добавил священник. — Нельзя оставлять его одного после такой операции.

Сесилия слегка вздрогнула.

— Вот и хорошо, — ответил Тарье. — Вы посидите здесь пару часов?

Оба согласно кивнули в ответ.

Господин Мартиниус выглядел несколько испуганным, когда Тарье оставил их одних. И надо сказать, что Сесилия была смущена не меньше.

В кабинете Тенгеля, в общем-то, не было на чем сидеть. Лишь глубокий диван и скамья, покрытая овчиной. Они сели на диван, просто утонув в нем. Делать нечего, приходилось дежурить около пациента в этот поздний час в Линде-аллее.

Молчание становилось все тягостнее.

— Как же он искусен, этот юный Тарье, — сказал наконец священник.

— О да! — быстро произнесла Сесилия, благодарная ему за то, что он наконец нарушил молчание… — Хотя он еще так молод.

— Как жаль, что он не остался в нашем приходе. Когда вы оба уедете отсюда, здесь станет совсем пусто.

— Ну, что вы, все останется по-прежнему, господин Мартиниус. Нет, не могу называть вас так. Как ваше имя? Мартин?

— Да.

— Мне можно называть вас по имени?

Он замешкался с ответом.

— Я буду очень рад. Когда посторонние не слышат этого.

Сесилия усмехнулась про себя.

— Так все-таки слежка за вами идет?

— Фрекен Сесилия, прошу вас…

— Зовите меня просто Сесилия! Вы ведь давний друг нашей семьи.

— Благодарю вас! Сесилия, не смейтесь над Жюли! Она очень чистое, невинное существо. И она неизмеримо выше меня, ничтожного и грешного человека.

— Это она внушает вам эту мысль?

— Пожалуйста, не будем об этом!

Он застонал и закрыл лицо руками. Сесилия выждала некоторое время, а затем осторожно попыталась отвести его руки от лица, но он продолжал сидеть так, пряча лицо.

— Я давно поняла, что тебе трудно, Мартин, — мягко проговорила она. — И мой брат Таральд с Ирьей тоже догадываются об этом. Может, ты расскажешь мне сам, что у тебя случилось? Видишь ли, у меня тоже сейчас трудное положение, я пытаюсь пережить одно потрясение. Ведь внутри люди иногда иные, нежели с виду.

Дружеский тон Сесилии растопил лед между ними. Священник открыл свое лицо, на котором отражались все муки совести и борьба с самим собой, которую он постоянно переживал в своей душе.