Маргит Сандему - Томление

По ночам, когда Таральд спал, Ирья лежала в темноте с открытыми глазами и на лбу ее выступала холодная испарина. А в душе она снова и снова продолжала молиться.

Боже милостивый, шептала она по ночам. Смилуйся и надо мной тоже! Пошли нам с Таральдом ребенка, который не принесет нам горя!

И вот подоспело время рожать. Тело отказывалось повиноваться Ирье, она не понимала, что с ней происходит, ею овладел безотчетный страх, в котором она не хотела самой себе признаться.

Пробил час моих испытаний, лихорадочно думала она. Ирья, несчастное создание…

Тарье вышел в залу к остальным и объявил им, что необходимо запастись терпением. Роды протекают трудно, ведь Ирья после перенесенных в детстве болезней не отличается крепостью.

Действительно, роды продолжались довольно долго. В этом году никто из обитателей Гростенсхольма так толком и не отметил рождественский сочельник. Все только и делали, что переживали за Ирью и за то, как бы тролли не подменили новорожденного. Нечистая сила может разгуляться перед Рождеством.

На что уж были просвещенными Люди Льда и семейство Мейденов, но даже в их среде предрассудки пустили глубокие корни. Лив не отходила от Ирьи и все время сидела рядом с ней, ободряя и успокаивая ее, а тем временем другие обходили дом с крестом, отгоняя злых духов.

А Ирья лежала и неотвязно думала о том, что это ее последняя возможность родить ребенка. И дело было не только в том, что Таральд переболел свинкой. Но и она сама вряд ли выносит еще хоть одного ребенка. Она понимала это, видя перед собой лицо Тарье. Либо она родит на этот раз, либо уже никогда.

Кольгрима временно переселили в Линде-аллее, и за ним присматривала Сесилия. Он не отходил от нее ни на шаг. Часами мальчик стоял и рассматривал портрет своей бабушки Суль. Он звал ее — «красивая ведьма». Ему нравилось также рассматривать мозаичный витраж, который подарил Силье художник Бенедикт. Нравились мальчику и полы в этом доме. Но и в Линде-аллее послушанием Кольгрим не отличался. Он выводил из себя Тронда и Бранда, набрасываясь на них из-за каждого угла.

Во всяком случае, Кольгрим был единственным, кто не беспокоился об Ирье. Тогда как остальные, включая прислугу, напряженно ожидали развязки, и больше всех, конечно же, тревожился Таральд. Несколько раз силы изменяли ему, он выходил из дома на улицу. Надо сказать, что в прошлый раз он держался, конечно же, более мужественно. Большую часть времени он находился у Ирьи, поддерживая ее, как только мог. В последнее время он чувствовал свою ответственность за это хрупкое существо.

Прошла ночь, и ранним утром, в само Рождество Тарье наконец вышел к обитателям Гростенсхольма и кивнул полусонному Дагу.

— Поздравляю тебя, дядя! Ты снова стал дедушкой.

Даг очнулся от неожиданности.

— Как? Все в порядке? Что там?

— Все окончилось благополучно, Ирья родила превосходного мальчугана.

— Еще один внук? Мне можно войти туда?

— Пожалуйста! Но только ненадолго, Ирья очень устала!

— Могу себе представить! Но если для нее это было так трудно, то, скорее всего, она не сможет иметь еще детей?

— Да, это так. Ведь и сам Таральд переболел прошлым летом свинкой, а это в его возрасте не останется без последствий.

Даг оценивающе посмотрел на юношу.

— Тарье, ты так хорошо разбираешься в этой области…

Тарье лишь улыбнулся ему в ответ своей загадочной улыбкой.

Даг вошел в комнату роженицы. Там царила благоговейная, блаженная тишина. Покой первого дня Рождества Христова. Ирья в изнеможении лежала на постели, лицо ее было еще красным от схваток, а волосы слиплись. Ее нельзя было назвать красивой. Но рядом с ней находился Таральд: он вытирал испарину у нее со лба и взирал на нее с такой любовью, какой Даг раньше никогда не замечал у него в глазах.

Даг ощутил комок в горле.

Повивальная бабка улыбалась усталой и счастливой улыбкой: она показала ему на колыбель в другом конце комнаты, над которой в тот момент склонилась Лив. Она поманила мужа к себе: глаза ее сияли.

Даг заглянул в колыбель. Там лежал новорожденный, спокойный, радостный, с нежным личиком, с рыжеватыми волосиками на макушке, с мягкой улыбкой на губах. Глазки его были закрыты. Обычно новорожденные бывают такие сморщенные, что невозможно различить у них черты лица. С этим ребенком все было иначе.

Комок в горле все не проходил. Даг ощутил теплые, соленые слезы у себя на щеке и только теперь полностью осознал, с каким страхом в душе он жил все это время.