Мила Лешева: Обрести крылья. Становление.

— Рейн, какой же ты замечательный! Я так рада, что у меня такой друг!

Некоторое время мы постояли обнявшись, затем разомкнули объятия и присели на скамейку. Помявшись, Рейн спросил:

— Лин, что произошло с Сигни? У нее было такое лицо, когда она увидела Лана…

— Лан тоже здесь? — у меня перехватило дыхание, вот почему меня сюда так потянуло!

— Да, так что случилось? — он настойчиво вгляделся в мои глаза.

— Рейн, я отвечу, если и ты мне ответишь на один вопрос: как Лан относится к Сигни? Только честно!

— Она ему очень нравится, во всех смыслах. Но это не любовь, если ты об этом.

— Именно об этом. Дело как раз в том, что Сигни встретила свою настоящую любовь. И она помолвлена, так что сам понимаешь…

— Понимаю… Но Лану все равно будет не сладко…

— Он останется нашим другом? — не выдержала я.

— В этом ты можешь не сомневаться. О, смотри, а вот и Сигни!

Я оглянулась. Сигни шла по дорожке, ведущей от нашего любимого места в парке, она выглядела задумчивой. Переглянувшись со мной, Рейн негромко позвал:

— Сигни!

Встрепенувшись, она подошла к нам, улыбнувшись слегка устало:

— Лин, Рейн, рада видеть.

— Как ты с Ланом поговорила? — не выдержала я.

— Все хорошо, — ответила она, — Лан воспринял это спокойно. Пожелал мне счастья и сказал, что всегда будет моим другом.

— Фухх, — выдохнул Рейн, — ну и слава Богам! Девочки, мне бежать пора, матушка сегодня вечером прием затеяла, так что увидимся завтра, хорошо?

Мы кивнули, улыбнувшись. Рейн сощурил глаза, чмокнул нас в щечки и убежал. Сигни вздохнула и сказала:

— Пойду-ка я в комнату, устала. Видно, из-за переживаний!

Я кивнула. Сигни ушла, а я продолжала сидеть на скамейке, вдруг почувствовав, что еще ничего не кончилось, и была права: меня словно обожгло болью, тоской, безнадежностью… Пришла в себя я уже на подходе к «нашему» месту, завидев Лана. Он сидел сгорбившись, опустив голову на скрещенные руки, вся его фигура являла собой воплощение тоски и горечи.

Я слегка кашлянула, Лан распрямился словно пружина, возвращая себе невозмутимый вид, но встретился со мной взглядом и обмяк.

— Лин, здравствуй! Что ты здесь делаешь? — голос любезный, но я хорошо чувствовала все то, что стояло за этой любезностью и мнимым спокойствием.

— Просто хочу с тобой посидеть, можно? — спросила я.

Он как-то странно посмотрел на меня, словно неверяще:

— Если хочешь — конечно!

Я села рядом, помолчала немного, потом начала тихо:

— Лан, я понимаю, ты расстроен, но все-таки надеюсь, что ты поймешь и примешь произошедшее…

Его взгляд вдруг изменился, в нем появилось что-то странное… надежда? Лан покачал головой, а затем тихо спросил:

— Значит, тебе не все равно? Тебе не безразличны мои чувства, мысли? Почему? Из-за Рейна? Потому что он твой друг?

— Знаешь, я вообще-то надеялась, что и ты считаешь меня своим другом, — в замешательстве проговорила я, — это ведь нормально, что друзья хотят уберечь тебя от боли… А я чувствую, что тебе плохо, прости… Если хочешь, я уйду…

Он вдруг улыбнулся, растерянно, как-то по-детски:

— Нет, что ты! Останься, прошу!

Провел рукой по волосам, вздохнул судорожно и прямо посмотрел на меня:

— Лин, скажи, что ты обо мне знаешь?

Я развела руками:

— Мало что, ты не рассказывал…

— Я никому всего не рассказывал, — прервал он, — даже Рейну, но тебе… Не знаю почему, но я чувствую, что должен это сделать…

Его голос был тих и как-то безжизнен, только изредка в нем прорывалась боль:

— Я единственный ребенок у своих родителей. Никогда не понимал, зачем они поженились и были ли у них когда-нибудь чувства друг к другу. Впрочем, если когда-то и были, то только у отца к матери, а вот она… Моя мать ярчайшая представительница великосветских тари, холодных и стервозных. Меня она никогда не любила, а отец… Он пропадал на службе, возможно, потому что в нашем доме всегда было холодно и пусто… Я рос, и все время пытался понять: почему меня не любит мама? Почему папа интересуется только моими успехами в учебе и всегда держится холодно и отстраненно? Что со мной не так? В чем я виноват?

Он отвернулся, затем вздохнул и продолжил:

— Иногда мне казалось, что меня и вовсе нет. Так, тень, заводная кукла, к которой никто не испытывает никаких чувств, да и как можно любить или ненавидеть тень? К двенадцати годам я почти превратился в такую тень, а потом… потом меня отправили на лето в загородное поместье. А по соседству находилось поместье родителей Рейна, и как-то раз он пролез сквозь дыру в заборе и отправился знакомиться со мной. Это было так странно: кому-то я был интересен просто так, сам по себе! И я вдруг понял, что еще живой…