Олег Фомин - Неостывшее сердце

А дочь росла. Отец её обожал. Даже сам от себя не ожидал, что так привяжется к малышке…

Как-то раз он учил её говорить и читать. Дочка тогда ещё не произносила букву «Л». Они сидели перед азбукой с открытыми страницами «Г» и «Д». Слева изображались пёстрые, правильные здания, улицы и светофоры, с другой стороны – притаившиеся в густой зелени деревянные домишки.

«А где мы с тобой живём, сударыня, в городе или в деревне?» – спросил отец.

«В… В голоде!.. Да… И… И в делевне!» – молвили уста девочки и улыбнулись.

Отец не стал поправлять её: дочь изрекла истину, – только почувствовал, как содрогнулось дыхание…

Он не рассказывал ей плохого о матери. Это слово должно было сиять добротой в чистом детском разуме. Он показывал дочурке мамины фотографии и говорил, что она уплыла на дивном корабле в далёкое путешествие и очень скучает по ним. И девочка отвечала, что, когда вырастет, построит свой корабль, они вместе найдут маму и больше не расстанутся.

Однако мать почему-то раньше срока вернулась из «плавания». Она внезапно объявилась, когда дочка уже готовилась пойти в школу, и пожелала отнять ребёнка!

Отец боялся потерять девочку.

«Ну, зачем? зачем она ей вдруг понадобилась через столько-то лет!?» – терзался он, понимая, что состоятельной матери с её обширными связями ничего не стоит отсудить дочь.

Так бы оно и случилось. Но тут началась вся эта неразбериха с оборотнями…

И вот они оказались среди снежной пустыни, в кольце чёрных лесов, заполонённых хищниками. Но и здесь волчица настигла их. Она сплотила вокруг себя стаю, которой не было равных в этой местности. Её отборная армия насчитывала полсотни волков – меньше, чем в остальных стаях, – но зато каждый из этих пятидесяти стоил троих обычных. Волчица, в отличие от других вожаков, не принимала в свои ряды кого попало – только самых огромных и сильных монстров.

Ум и свирепость – главные её черты. Ими она утоляла свою неизлечимую жажду власти и делала послушной целую ораву могучих самцов. Они действительно пресмыкались перед её яростью. Её грациозность и ложная внешняя слабость сыграли бы злую шутку с тем, кто пошёл бы наперекор её указаниям и прихотям: сама бы сдохла, но наглеца разорвала бы на ошмётки. И раз все подчинялись ей, наверняка, бывали случаи, причём публичные: сами ведь пока не увидят – не поверят.

Но, как и в прошлой жизни, жестокости порой она находила замену. Белошёрстая владычица была единственной самкой в стае и тем, кто этого заслуживал, позволяла брать себя. А потому её волки действовали не всегда из побуждений одного страха. Все мечтали близости с ней и старались угодить, но не у всякого получалось.

Но даже влечение к ней не перевесило её последнюю затею – принять в стаю маленькую девочку, которую волки считали за нечто неестественное и пред которой трусили гораздо больше, чем перед волчихой.

Убить – да, но существовать с девчонкой бок о бок – ни за что!

Разумеется, все помалкивали…

Волчица и так знала отношение оборотней к своей дочери и на мнение стаи плевала. Ночами она затаивалась в снегу и следила за сиротливым домом и её защитником.

А отец крошки, будь он проклят, никогда под покровом тьмы не отдалялся от своего чада!

Днём человек-волк вел хозяйство спокойно: царство света и на километр не подпустит монстров к избе.

Охота, лесозаготовка и некий вид сталкерства сделались тремя основными его занятиями. Вернее, тремя средствами. Главной обязанностью была забота о любимой дочери. Все свободные часы и минуты отец посвящал ей.

Он усаживал её к себе на колени, перед колышущимся огоньком печи, и они вместе листали и читали книжки, разглядывали красочные картинки и оживляли в своём воображении эти весёлые, бесхитростные истории. Вместе они рисовали. Она – для него, неумело и робко; он – для неё, искусно и много. И только самое светлое и доброе. А иногда они расставляли на полу мягких игрушечных зверят и разыгрывали милые и забавные сценки. Отец создавал для героев уморительные голоса и сюжеты, над которыми они вдвоём тешились. Глаза дочери даже слезились от смеха. Когда девочка обнимала отца и целовала в колючую щёку, радуясь, что всё закончилось хорошо и не могло закончиться иначе, он тоже плакал – от боли, которую причиняло оборотню её сияние, – но лишь крепче прижимал к себе девочку.

А она совсем не пугалась его мохнатого и зубастого облика. Но в последнее время спрашивала порой, проводя пальчиками по серой волчьей шерсти: