Нил Гейман: М значит Магия

– Положите пистолет, ваше величество. – В дверях спальни стоял сержант О’Греди, в его похожем на кувалду кулаке был зажат полицейский наган. – Извини, что я подозревал тебя, Барабек, – сухо сказал он. – Но тебе крупно повезло, что ты был под подозрением, черт побери. Я следил за тобой и слышал все, о чем вы здесь говорили.

– Привет, сержант, спасибо, что заглянул. Но я еще не закончил рассказ. Если ты присядешь, я продолжу.

Он мрачно кивнул и уселся рядом с дверью. Пистолет в его руке почти не дрожал.

Я встал с кровати и подошел к Королеве.

– Видишь ли, крошка, я еще не сказал тебе, кто именно сделал снимки твоего носика во время операции. Это был Шалтай. И ты убила его.

Ее идеальной формы бровь изящно изогнулась.

– Не понимаю… Я обыскала тело.

– Еще бы. Но первой к Толстяку подоспела вся королевская рать. Копы. Один из них и прикарманил конвертик. Когда все успокоилось, шантаж возобновился. Только на этот раз ты не знала, кого убивать. Кстати, я должен перед тобой извиниться. – Я нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке.

– За что?

– Я обвинил тебя в том, что ты пыталась меня подставить. Ты этого не делала. Стрела принадлежала парню, который считался лучшим лучником в нашей школе. Я должен был сразу узнать необычное оперение. Разве я не прав, Весельчак О’Греди? – проговорил я, поворачиваясь к двери.

Завязывая шнурки, я незаметно нащупал на полу пару печений, швырнул одно из них вверх и разбил единственную в комнате лампочку.

Выстрелы раздались всего мгновение спустя, но этого мне вполне хватило. Когда Королева Сердец и сержант Весельчак О’Греди выстрелили друг в друга, я уже смылся.

В моем бизнесе просто необходимо быть внимательным.

Жуя печенье с джемом, я отправился прочь из дворца. Приостановившись у мусорного бака, я попытался сжечь конверт со снимками, который вытащил из кармана О’Греди, пробегая мимо. Но дождь лил как из ведра, и пламя никак не разгоралось.

Вернувшись на работу, я позвонил в министерство туризма и пожаловался. Они сказали, что дождь полезен для фермеров, а я послал их куда подальше.

Они обозвали меня грубияном.

И я ответил им:

– А я и есть грубиян.

Большую часть железнодорожных путей разобрали в начале шестидесятых, когда мне было три или четыре года. Железную дорогу обкорнали. Это означало, что, кроме Лондона, уже больше никуда не поедешь, и городок, в котором я жил, превратился в последний на ветке.

Мое первое достоверное воспоминание: мне полтора года, мама в больнице рожает сестру, бабушка отводит меня на мост и поднимает повыше, чтобы я посмотрел на поезд внизу, который пыхтит и дымит, точно черный железный дракон.

Еще через несколько лет загнали на запасный путь последний паровоз, а с паровозами исчезла и сеть рельсов, соединявших поселок с поселком, городок с городком. Я не знал, что паровозы скоро канут в Лету. К тому времени, когда мне исполнилось семь, они уже отошли в прошлое.

Мы жили в старом доме на окраине городка. Раскинувшиеся за ним поля стояли пустые под паром. Я обычно перелезал через забор и читал, лежа в тени чахлого куста, или, если меня тянуло к приключениям, исследовал местность вокруг пустой усадьбы по соседству. Там был зацветший и затянутый ряской декоративный пруд, а над ним – низкий деревянный мостик. В своих вылазках по садам и лесу я ни разу не встречал садовников или сторожей и в дом войти тоже не пытался. Это означало бы напрашиваться на неприятности, а кроме того, я свято верил, что во всех пустых старых домах водятся привидения.

Не в том дело, что я был доверчивым, просто верил во все темное и опасное. Такое вот мальчишеское убеждение, что ночь принадлежит призракам и ведьмам – голодным, взмахивающим широкими рукавами и одетым во все черное.

Обратное тоже было верным, утешительно верным: днем безопасно.

Ритуал: в последний день занятий я по дороге домой снимал ботинки и носки и, неся их в руках, шел, ступая по твердой каменистой тропинке розовыми и нежными пятками. Обувь во время летних каникул я надевал только по принуждению. Я упивался моей свободой, пока осенью снова не начиналась учеба.

Когда мне было семь, я обнаружил тропку в лесу. Стоял жаркий летний день, и я забрел далеко от дома.

Я обследовал окрестности. Шел мимо помещичьего дома со слепыми, забранными ставнями окнами, через усадьбу, а потом через незнакомый лес. Когда сполз с крутого откоса, я оказался на неизвестной мне тенистой тропке, к которой вплотную подступили деревья. Немногие лучи, пробивавшиеся сквозь их кроны, окрасились зеленью и золотом, и я стал думать, что попал в сказочную страну.