Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

За спиной выросли крылья, Ивашка побежал, не касаясь земли, пальцы сжимали гладкое дерево. Неведомая сила повлекла, как мощное течение сухую веточку, Ивашка проскользнул сквозь ряды воинов.

Стрый ахнул, видя мальчонку, бегущего под копыта степняков. Воевода ринулся следом, но его ухватили за локоть, удержали.

– Не мешай, когда боги говорят, – сказал Вольга сурово.

– Какие боги? – буркнул Стрый ошалело.

– Не знал? Настоящий певец – глас божий.

Дудочка прилипла к губам, ноты затоптал стук копыт: отчаялся, сердце резануло ржавым лезвием, могучий голос успокоил, волосы будто пригладила материнская ладонь. Ивашка набрал полную грудь, щеки раздулись, как бока пузатых бочек, мелодия пробила грохот и грубые людские голоса. Пальцы ловко перебирали дырочки, мелодия вырисовывалась звонкая, веселая, ритмичная.

Лют мельком подивился, как одна дудка способна заглушить дробь копыт, разлить мелодию далеко окрест, но незримая волшба опутала, сердце ретиво подпрыгнуло, наполнилось горячей удалью. Лица воинов посветлели, изнутри распирала неведомая мощь, ноги непроизвольно задергались.

Ивашка дудел громче, веселее, в груди мучительно горело, но неведомые силы подпитывали. Щеки увеличивали голову втрое, окрестности города затопились разудалой мелодией.

Алтын хищно прищурился, губы искривились змеиной усмешкой. Повелитель вдавил пятки в конские бока, стремясь первым стоптать хрупкого юнца с дудкой, услышать сладкий хруст косточек.

Конь споткнулся. Повелитель рывком поводьев приподнял, поморщился оглушительному ржанию. Сзади удивленно гомонили, ласкающая слух дробь копыт дала сбой, лошади испуганно храпели, степняки черно бранились.

Конь резко встал, копыта сковырнули большие комья, Алтын едва не вылетел через голову. Сзади раздались оглушительная ругань, ржание, шлепки тяжелых тел. Грохот догонял, клубок сплющенных человечьих и лошадиных тел накрыл неустрашимого Повелителя.

Лошади дергались в такт музыке, взлягивали, всадники сыпались железным горохом, стоял жуткий треск костей, жуткие вопли. Очарованные кони метались по канаве, копыта окрасились кровью, при затейливых коленцах воздух насыщался каплями размером с кулак. Задние ряды заполошно натянули поводья, кони осели задом, сзади навалились не видящие свалки степняки: загрохотало, из огромного клубка вылетели измочаленные тела, плеснуло красным.

Ивашка выдул последнюю ноту и со счастливым вздохом обмяк. Защитники вздрогнули: по тому, как распластался пастушок, ясно – больше не встанет. Воины затряслись от ярости, груди разрывало острое чувство.

Яромир шагнул вперед – перед глазами мутная пелена, трясся, будто на морозе, – и закричал неистово, не в силах сдержать могучую, древнюю силу, вспенившую кровь священным огнем:

– Слава!

Воины двинулись за князем, бегу не мешали ни полпуда плетеных колец, ни оружие, ни смертельная усталость осады. В груди полыхало неистовое пламя, на глазах вскипели слезы, каждая жилка трепетала в священной ярости.

– Слава!

Горожане остановились, глаза мужчин загорелись мрачным огнем. Медленно двинулись они к пролому, подхватывая на ходу камни, обломки бревен, досок.

Неведомая мощь переполнила, выплеснулась через край, побежала грозной лавиной. Слезы лились ручьем, жаркий огонь кипятил кровь: тела вот-вот разорвет, не в силах вместить ярую силу. Ненависть к проклятым захватчикам, явившимся жечь и рушить созданное тягчайшим трудом, безнаказанно убивать, насиловать женщин, душила, но вместе с тем придавала силы, невероятную легкость в теле.

– Слава!!!

От громового крика небо раскололось. Князь перемахнул через раздавленную лошадь, меч впился в ошеломленного степняка. На лицо брызнуло горячими каплями, Яромир слизнул языком, захохотал мощно, победно.

Степняки тонко взвыли: разъяренные кременчане нахлынули, хряскали колья, шеломы вминались в головы, плескало красным, острые камни пробивали виски, засыпали мозг обломками переносицы, десятки голых рук тянулись к разорителям, в воздух взлетали куски тел.

Кони дико ржали, стоптали нескольких защитников, но руки с мечами и кольями молотили по животным: священным, но осквернившим себя тем, что принесли на спинах орду убийц. Священная ярость защитников родной, оскверненной земли взорвалась кровавым водоворотом.

Стрый люто заревел, меч рубил ворогов, половинки разлетались в стороны, сшибали напуганных степняков. Огромный меч заляпался от острия до рукояти, кровавая полоса со свистом резала воздух, ряды степняков взрывались сочными брызгами, будто разбитые тыквы с водой. Воевода разрубал всадников вместе с конями, превратившись в ненасытного упыря, от чьего страшного рева степняки падали без чувств, а коней парализовало ужасом.