Валентин Леженда - Ловчий смерти

Вергун очнулся.

К его немалому удивлению, руки не исчезли, они не были плодом его фантазии, они существовали на самом деле, одновременно в двух мирах. В мирах сна и яви. Просто удивительные руки.

Он открыл глаза.

Торопливые прикосновения тут же исчезли, как будто с лица спорхнула заботливая невесомая птица. Сын Карны увидел склонившееся над ним лицо. Красивое женское лицо. Черты были необычны. Большие глаза, заостренный подбородок, решительные скулы, маленькие нежные губы. Было в нем что-то кошачье, хищное, грациозное… Ловчий вздрогнул, резко приподнимаясь на локтях.

– Наконец-то, – тихо произнесла женщина, – очнулся…

– Мара… – Он попытался коснуться ее, но она легко ускользнула, отстраняясь.

С таким же успехом можно было бы попытаться поймать ветер.

Вокруг лес. Невдалеке пасется конь, в траве стрекочут кузнечики.

«Чего они вдруг? – удивился Вергун, щурясь в лучах пробивающегося сквозь ветви деревьев солнца. – В середине осени».

– Сколько я пролежал без сознания?

– Сутки, – поднявшись, Мара легко прошлась по траве.

Сын Карны беззастенчиво разглядывал ее. Обнаженное тело было прекрасным, стройным, безупречным. Женщина куталась в ниспадающие до земли черные волосы.

– Что смотришь? – она игриво улыбнулась. – Словно видишь в первый раз.

– Может, и в первый.

– Ты какой-то странный сегодня…

Вергун не ответил, любуясь ее бархатной чистой кожей.

– Не знаешь, далеко ли я успел убраться от Вельрада?

– А мне откуда знать, но, думаю, далеко. Благодари своего коня, это он тебя вывез, в очередной раз…

Сын Карны встал на ноги, игнорируя ломоту во всем теле, и не спеша приблизился к пасущейся неподалеку лошади. Лихорадка отступила, острый период миновал, теперь при следующем обращении никаких проблем не будет, только небольшая слабость. Поглаживая коня по холке, он подумал о том, что так и не удосужился дать ему имя. Но так легче не привязываться, так легче терять.

– Отчего загрустил? – Мара подошла ближе, и он уловил сладкий, дурманящий аромат ее великолепного тела.

Изящные руки вспорхнули вверх, ложась на плечи, и сразу же все тревоги отступили. Она осторожно прижалась к нему, обнимая, заключая внутрь себя, и он сквозь одежду почувствовал ее совершенство. Она по-прежнему любила его. В этой любви не было ничего плотского, не было страсти, а лишь что-то чистое, дающее надежду, спасающее в часы неизбежного, сводящего с ума одиночества. Ловчему хотелось избавиться от объятий, но он не знал, как это сделать, потому что боялся ранить ее. Догадывалась ли она, какая для него пытка одновременно хотеть и сдерживать себя каждый раз. Их близость была допустима, но она неотвратимо разрушит то удивительное, что возникает каждый раз, когда они вместе, рядом друг с другом и одновременно невероятно далеко.

– Мне хотелось бы узнать твои мысли.

– Боюсь, они тебе не понравятся.

– Ты думаешь обо мне?

– А разве можно думать о чем-то другом, когда ты рядом?

– Я последняя.

– Я помню об этом.

– Помни и цени.

Она убрала руки с его плеч, и ему стало легче.

К концу дня Вергун окончательно окреп для того, чтобы тронуться в путь. Ему предстояло одно небольшое дело, ну а затем… Сын Карны снова будет свободен от любых обязательств и долгов, свободен как осенний ветер. Кто-то желал его смерти, но Ловчий не думал об этом. Пусть себе желает. Желать отмщения никому не возбраняется, даже врагам. А в том, что они у него были, Вергун ни на секунду не сомневался. Тот, кто не имеет врагов, недостоин называться воином, и чем у тебя их больше, тем больше расположение Непостижимой. За свою жизнь Сын Карны пролил немало крови и прожил при этом больше обычного человека, немало повидав на своем невообразимо длинном веку. Время не было властно над ним, как и старость, пока Мать Карна заботилась о своем Сыне. Но прошлое забывалось, и будто не было той долгой жизни, а был лишь призрачный вчерашний день, яркое сегодня и звонкое, готовое разлететься на мельчайшие осколки завтра.

Наверняка кто-то пытался отомстить за чью-то давнюю смерть. Устроить ловушку было нелегко, но слабое звено нашлось и в Братстве. Кто-то подкупил Посредника, узнав об очередной жертве Сына Карны. А дальше все проще простого. Предупредить. И всю работу за тебя выполнят другие. Но Ловчий умел прощать врагов своих. Презирать вот не умел, а прощать… запросто. Он заранее прощал того, кто пытался его уничтожить. Враг был дерзок, враг вызывал уважение, враг не знал, что его попытка окажется бесполезной. Враг шел до конца. В любом случае Непостижимая осталась довольна, а значит, все свершилось не без ее ведома.