Генри Олди - Дайте им умереть

Доктор Кадаль помолчал и твердо закончил:

— Это смешно и кощунственно, но только сейчас я начинаю понимать Иблиса. Не принимать — понимать. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы эта маленькая странная девочка осталась в живых.

В отдалении пылал небольшой костерок, возле которого сновали тени, — нет, люди у костра не двигались, но игра пламенных языков создавала впечатление беспрерывной кутерьмы, суматохи, волнения…

И еще одно пламя вылизывало ночь в двадцати шагах от первого.

Второй костер.

«Устроились, — с удивившим его самого раздражением подумал Рашид, хмуро изучая игру теней. — Костры, луна… пикник. Каникулы, однако…»

Отголоски истерики еще бродили в хакиме, затихая с большой неохотой, и было противно думать о том, что он, аль-Шинби, стал похож на Улиткины Рожки — только на прошлые Улиткины Рожки, а не на того монументального надима, каким был Исфизар на кафедре.

Однако при любых обстоятельствах оставаться в одной комнате с Кадалем и его криминальными приятелями Рашид не мог.

После всего, что случилось…

За спиной послышались шаги. Лейла… посетите меня в моем одиночестве… «Господи, — взмолился Рашид, чувствуя затылком робкое дыхание девушки, — Творец-с-сотней-имен, клянусь чем угодно: выберемся отсюда, я первым же делом женюсь на ней! Ребенка родим… девочку. Господи, ведь все, по горло, под завязку — сколько ж можно?!»

Данный обет странным образом успокоил хакима, словно обещание зарегистрировать у сепахдар-факиха [36] Сепахдар-факих — окружной юрист, ведающий актами записи гражданского состояния. брак с Лейлой могло каким-то образом помочь выбраться из западни.

— Хаким Рашид… пожалуйста, пойдемте к костру. Смотрите — вон Валих с близняшками…

Сунджан, увязавшаяся за своей взрослой подругой, просительно тронула Рашида за рукав.

— Пошли, а?

Это Лейла. Ну что ж, пошли… Вы правы, девочки, — все лучше, чем торчать на крыльце и есть себя поедом.

— А он им ка-ак даст! Раз — голова наземь, два — руку отрубил, два с половиной — насквозь проткнул! Они бежать, а он следом и все рубит, рубит…

Все было ясно. Валих Али-бей увлеченно пересказывал близняшкам бар-Ханани последнюю серию бесконечной эпопеи Чэна-в-Перчатке.

— А тут сбоку подлетает Фальгрим и давай полосовать! Крутит восьмерку и ревет на всю степь: «Не воздам Творцу хулою!..» А двуручник его, эспадрон, так и свищет!

— Эспадон, — машинально поправил хаким, скосившись в сторону первого костра, где сидел хайль-баши в компании старухи, девчонки и новенького гуляма. Нет, краденого меча отсюда видно не было. «А вдруг сломала?» — Рашид поразился спокойствию, с которым он воспринял эту мысль.

— Что?

— Эспадон, говорю. Эспадрон — это сабля такая, а лоулезский двуручник — это эспадон. Без «р». И восьмерки им не крутят — тяжел больно. Придурки твой сериал снимали, парень. И знаешь, кто самый главный придурок?

— Кто, хаким Рашид?

— Вот-вот, именно хаким Рашид. В самую точку попал.

Шестиклассник Валих — худенький, жилистый мальчишка, совершенно не похожий на гиганта-дядю, — озабоченно заморгал.

Молодому Али-бею было неясно, как воспринимать заявление хакима.

— Твой хаким принимал участие в съемках сериала «Чэн-в-Перчатке», — усмехнулась Лейла, глядя мимо покрасневшего аль-Шинби. — Можешь преисполниться гордости.

— Ну да? — не поверил мальчишка. — Кого ж вы там играли, хаким Рашид?

Под пристальным взглядом детских глаз Рашид почувствовал себя неудобно. Самое время заявить, что играл самую главную роль… наиглавнейшую.

Порубленных врагов в госпиталь возил.

— Там в этих… в титрах написано, — подала голос Сунджан. — В конце, когда песню поют, так и написано: «Рашид аль-Шинби, магистр истории, консультант». Я однажды прочитала.

Разумеется, Валих Али-бей сроду не читал титров любимого сериала, но отстать от девчонки он не мог.

— А-а-а… ну да, конечно! Хаким Рашид, а почему вы никогда об этом не рассказывали?

— Не знаю, Валих. Стыдился, наверное.

— Чего?!

На лице Фаршедвардова племянника было отчетливо написано, что он, Валих Али-бей, доведись ему хоть краем прикоснуться к истории Чэна-в-Перчатке уже трезвонил бы об этом замечательном факте на всех перекрестках.

— Чего? Пожалуй, того, что я хотел как лучше, а вышло как всегда. Жвачка. Ложь и бессмыслица. Действительно, тогда проще сунуть правду, подобно мечу, между стволами кизила и налечь всем телом…