Александр Белаш - Вражда

- Всего лишь одна встреча на пути старой вражды - что она может изменить?

- О, многое! Впредь я воздержусь атаковать Властителей Зимы - и огнем, и словом, все равно. Если только вы не нападете первыми; тогда берегитесь.

- А я стану спрашивать - не состоит ли мой противник в родстве с Господами Огня. Тех, кто скажет «да», я буду склонять к мировой.

На улице молодой Кефас ловил ладонью капли, падавшие с края крыши. Несмотря на пасмурное настроение, лицо его освещала улыбка - как не радоваться солнцу, голубому небу и оттепели, чудесно нагрянувшей в город. Подумать только - пять часов назад над улицей трещал мороз, стояла немая иссиня-черная ночь, а с рассветом прилетел на теплых крыльях южный ветер и продул оледеневшие улицы, выметая прочь кусачий холод и гнетущую тьму.

Гереон смотрел вдоль Второй набережной - становилось шумно, люди на тротуарах мелькали в своей внешне бессмысленной муравьиной суете. Но его зоркий глаз усматривал в беспорядочном перемещении фигур зловещий порядок смерти - вот выносят из дома стонущего, а вон там прорывается плач по умершему; подъезжает фура, и полицейский чин распоряжается, как класть на телегу труп, и дворник накрывает застывшее, скрюченное тело мешковиной. Холодная беда многих обморозила, а иных убила - особенно малоимущих людишек, что ютились в плохо отапливаемых мезонинах. Господин в бархатном пальто, выйдя из пролетки, изумлялся рассказу приказчика:

- Всю ночь разве?.. верно, вечером был морозец, но потом стало мягче.

- Нет же, месьер, уверяю вас - ночь напролет калило, мы едва не обратились в сосульки.

- Ну, не преувеличивай!

- А вон смотрите - насмерть поморозились! Полусонный, продрогший консьерж, кланяясь, отворил дверь высоким и сильным ругам, сопровождающим кареглазую девицу в сине-черном ольстере. Старый привратник никак не мог припомнить - когда он впустил в дом эту троицу?.. Десять центов, опущенные ему в ладонь черноусым ругом, заставили консьержа забыть о сомнениях. Видно, что господа из глубокой провинции, но понимают в том, как благодарить за услуги.

Поравнявшись с Кефасом и Гереоном, Цахариас и Черноусый в знак почтения наклонили голову и приложили пальцы к отворотам шапок. Жемчужно-серые ответили легкими полупоклонами, немного приподняв свои цилиндры.

- Рад видеть вас в добром здравии, монсьер Цахариас.

- Взаимно рад, монсьер Гереон. Прекрасная погода, не правда ли?

- Если бы погоду можно было делать, я сказал бы, что она сделана мастерски. Можно поздравить автора погоды.

- Есть мастера куда более искусные - скажем, по части отнятия природных дарований. Как по-вашему - возможно ли, не прикасаясь, избавить человека от навыка правописания или умения бегать и прыгать?

- Так же легко, как вернуть утраченное, - Гереон с невозмутимым лицом (надо уметь достойно проигрывать) по часовой стрелке обвел серебряным набалдашником трости воображаемый овал вокруг Рагнхильд, разрушая результат кропотливого труда.

- Премного вам обязан, монсьер Гереон.

- Не стоит благодарности.

- Я высказался о том, что вас заботит.

- Я все слышал. Вы поступили достойно.

- Всего вам наилучшего, господа, - руги и ругинка скрылись в подворотне. Спустя пару минут за домом грохнуло, как если б выпалила пушка, а над крышей быстро сверкнуло зарево. Господин в бархатном пальто вздрогнул и порывисто обернулся:

- Эт-то что такое?! Прямо у берега взрывают, что ли?.. Так ведь и стекла повышибет!

Гереон проводил взглядом то, что могли видеть лишь они с Кефасом, - три стремительных тела, взвившиеся в зенит и затем крутым поворотом «все вдруг» перешедшие в горизонтальный полет.

- Пора подняться и поговорить с ним, - нерешительно предложил Кефас.

- Трудно будет втолковать ему, что мы действовали исключительно в его интересах, - Гереон был грустен. - Особенно в том, что касается денежных дел.

- Надеюсь, он поймет - мы только пытались удержать его и заставить жениться. И еще… Гереон, мы увидим не того, кто ночью не пускал нас в дом. Она дышала на него, и даже в лицо. Прежний Гертье сгорел.

Снег сошел, и расцвели сады, опал вешний цвет, и налились колосья и плоды. С приходом осени, богатой яблоками и вином, усадьба Свенхольм стала прихорашиваться, готовясь к свадьбе.

Барон Освальд дан Лейц принимает гостей. В Свенхольм съезжаются родственники, добрые знакомые, соседи дальние и ближние, их дочки на выданье, их сынки с мечтами о славе и богатстве, какие-то вытащенные из чулана сказочные горбатые бабушки и зловещие деды, скрипящие на ходу, с перекошенными параличом лицами. По господскому дому, вырываясь из окон и эхом отдаваясь меж хозяйственных пристроек, гуляет громкий голос графа Гальдемара. Этот длинный и неугомонно подвижный родич, без пяти минут сват Освальда, с утра в подпитии, но никто не в состоянии понять, насколько пьян сьер дан Валлероден. И трезвый, и хмельной, он одинаково быстро шагает на ногах-ходулях, горланит, машет руками, как огородное пугало на ветру, целует в мокрые носы охотничьих псов, нахваливает стати лошадей и готов на пари с кем угодно стрелять по мишеням.