Владимир Клименко - Воспитанник богов

Меч остался при нем, и это было удачей. Млый ощупал мясистые лепестки — как бы ни были они толсты, вряд ли превосходят длину клинка. Но если он даже сумеет проделать отверстие, то в него немедленно хлынет вода, тогда меч станет только обузой. Можно попытаться рассечь лист одним ударом, но и в этом случае он вряд ли сумеет протиснуться в узкий разрез, чтобы выбраться наружу. А, выбравшись, окажется под водой. Будь это река или озеро, вынырнуть на поверхность не составило бы труда, но ведь болото прикрыто торфяной коркой, и он будет биться об нее, как об лед, пока не задохнется. Нет, это не выход.

Ощупывая стены темницы, Млый двигался по кругу. Иногда он сильно топал или даже пинал, попадающиеся на пути стерженьки с ядовитыми иглами пронзить шипами кожу сапог они не могли, но цеплялись за них так, что приходилось выдирать ноги, как из зарослей ежевики. Растению эти маневры явно не нравились, усилилась вибрация, и вдруг откуда-то из предполагаемоего центра к Млыю метнулся упругий жгут, подвижный, как язык хамелеона. Он обвил Млыя вокруг пояса, и тот попытался его отодрать, словно боролся с удавом — руки перестали слушаться от боли, вся поверхность жгута была покрыта такими же ядовитыми шипами, как и невысокие стерженьки на дне чашечки. Жгут начал подтаскивать Млыя к центру цветка.

Безмолвная борьба в полной темноте становилась все ожесточеннее. Сапоги скользили, Млый упал на колени. Он ухватился за рукоятку меча, но клинок был тесно прижат к спине. И все же медленно, сантиметр за сантиметром Млый вытаскивал меч, пока отчаянно не рванул и не освободил его. Он ткнул клинком наугад, попал во что-то противно вздрагивающее, потом полоснул наотмашь.

Жгут ослабил хватку и начал отползать в сторону. Теперь Млый преследовал его, желая избавиться от повторного нападения навсегда, но это ему не удалось — мрак стоял кромешный.

— Ладненько, — пробормотал Млый, вновь отступая к стенке. — Продолжим наши забавы.

Ладони покрылись сплошными волдырями, но меч теперь Млый из рук не выпускал.

«— Буду рубить ступени, — решил он, убедившись, что только так сможет подняться по стенкам лепестков, — толщина, похоже, достаточная».

Он сделал первый надрез, все растение разом пришло в движение. Не обращая на тряску внимания, Млый торопливо кромсал скользкую поверхность, ощущая, как сочатся порезы.

Листы были настолько мясисты, что зарубки вполне годились для того, чтобы уместить в них носок ступни или ухватиться рукой.

И тут внутрь чашечки цветка хлынула вода. Растение лишь чуть приоткрыло створки, чтобы вода просочилась внутрь и жертва утратила строптивость, но на Млыя холодный душ подействовал отрезвляюще.

Утопит, подумал он. Теперь точно утопит. Защита у болотного охотника, похоже, отработана веками. Ну уж если погибать, то вместе!

Мысль о собственной гибели была не основной, оставалась надежда, что у растения все же сработает инстинкт самосохранения, и для того, чтобы избежать уничтожения, оно попробует избавиться от жертвы, то есть от него, от Млыя. А потом все же оставался шанс, очутившись в воде, достигнуть поверхности — возможно, торф на том месте, откуда поднялась чашечка цветка, чтобы поглотить Млыя, еще не полностью затянулся.

Меч легко, по самую рукоятку, вошел в упругую мякоть. Затем Млый двумя руками стал разрезать лепесток, отпихивая в сторону вновь появившийся жгут. Он резал, кромсал, бил. Вода залила его уже до пояса, от нехватки воздуха перед глазами плыли круги.

Только бы не потерять сознание! Млый удвоил усилия, хотя, казалось, и так бился на пределе возможностей.

Вдруг чашечка цветка распахнулась. Послышался громкий хлопок, и Млыя подбросило вверх, как надувную куклу. Он взлетел над поверхностью трясины, перед глазами мелькнуло вертящееся каруселью небо, а в следующий момент он плюхнулся обратно, но не в жерло цветка, а в маслянисто-черную воду.

Барахтаясь, как неумелый пловец, — меч из руки он так и не выпустил, Млый увидел лежащего на самой кромке колеблющегося торфа Сторожича. В руках тот держал длинную сухую жердь. Оставалось только ухватиться за нее, и дасу подтянул его к себе.

Грудь Млыя ходила ходуном, тело била крупная дрожь. Мокрый и жалкий он лежал на поверхности трясины, в том самом месте, куда его оттащил дасу, не в силах не то чтобы встать — ползти.

— Торопливость в достижении цели, — назидательно говорил Сторожич, но Млый слушал его плохо, — зачастую приводит к обратному результату.