Сергей Малицкий - Печать льда

Прикупил наконец Ласах хороший наговор, да не на один раз, и еще несколько серебряных монет на сдачу прибрал. Тут же испробовал наговор на занавеске в пивной палатке – хозяин аж подпрыгнул, когда из шума и гама его заведение в тишину выпало, – и направился к нужной харчевне. Народу в ней и в самом деле оказалось немного. Ласах раскланялся с оружейником Ханком, знакомым корзинщиком, да приметил еще троих, которых то ли встречал где, то ли врачевал когда. Впрочем, за тот час, что просидеть пришлось с кубком пива у выхода, в харчевне и вовсе остался он, Ханк с тяжелой сумой, в которую то и дело заглядывал, да седой тарс, что уж и головы поднять не мог от стола.

«Неужели Ханк?» – подумал Ласах, когда дверь заскрипела, и в трактир вошел Фейр Гальд. Негласный хозяин города окинул взглядом зал, поморщился, глядя на пьяного, кивнул угодливо согнувшемуся трактирщику и двинулся к прокопченной арке коридора, верно, чтобы перекусить в отдельной комнате.

Он успел сделать пару шагов. На первом шаге Ласах разжал пальцы опущенной вниз руки, и горошинки заклинания послушно покатились в сторону широкой двери. Не был магом травник, но кое-что мог, даже боль снять, а уж такой наговор и школяр бы навесил. На втором шаге Гальда Ханк, убиравший в суму пятый или шестой пирожок, которых трактирщик незадолго перед тем принес ему целое блюдо, что-то такое сделал внутри сумы, дно ее фыркнуло, и на сером шерстяном плаще Фейра начало расти кровавое пятно. В то же мгновение Ханк начал падать на пол, выдергивая из-за пояса изогнутый тарский меч, а пьяный тарс, что должен был видеть десятый сон, вытянул руку в сторону Гальда и заставил окраситься кровью уже его горло, потому что Фейр поворачивался.

Секунды текли медленно, даже звуки не успевали за ними, но Фейр Гальд был чуть быстрее. Он поворачивался к Ханку, вытягивая из ножен странный огненно-черный меч одной рукой и одновременно другой закрывал лицо от посланного мгновенно протрезвевшим тарсом второго ножа. Секунда еще длилась, даже угодливое выражение лица трактирщика не успело смениться гримасой ужаса, а пойманный нож уже полетел обратно в тарса, и, хотя тот метнулся в сторону словно дикий зверь, клинок нашел его голову.

Ласах успел подумать, что прыжок, который начинал здоровый и сильный человек, закончится падением трупа. И Ханк уже был почти мертвым. Потому что, еще только вставая на ноги, он уже должен был закрыться от удара Фейра Гальда. Но серый меч оружейника отчего-то развалился на куски и точно так же на куски развалилась его голова. А сам оружейник начал осыпаться пеплом скорее, чем успевал упасть на истоптанный пол трактира, где уже разбегался волной пепла погибший тарс.

Фейр Гальд с хрипом вдохнул, повернулся вокруг, снеся окаменевшему трактирщику голову, убрал меч и выдернул вышедший из груди четырехгранный болт. За цевьем стрелки тянулись какие-то жилы и алые комки. Ласах был уверен, что сейчас и Гальд займется пламенем и осыплется пеплом, но он только закашлялся, бросил болт на пол и с гримасой распустил шнуровку плаща. Затем выдернул правой рукой вошедший под скулу нож, тут же зажав рану ладонью другой руки, снова поморщился, покачал головой и вдруг поймал голубыми глазами взгляд Ласаха. И в последний момент своей жизни травник понял, что в глазах у Фейра нет ненависти или досады, а только пустота, усталость и ужас. Окровавленный нож подлетел к потолку, перевернулся, лег в ладонь дяди Рина Олфейна и полетел к травнику, чтобы войти в его глазницу и превратить незадачливого хранителя в пепел.

Гардик допивал вино в одиночестве. У него была привычка, которой он не изменял никогда. Перед каждым Советом, даже если его проводил сначала дед Рина Олфейна, потом его отец – да и раньше, когда Гардик был сопливым юнцом, наподобие Ордуга, пусть и не таким глупым, – следовало проиграть и представить каждый жест и каждое слово будущих собеседников или спорщиков. Но потом, когда все уже было сказано и решено, следовало повторить каждое слово и каждый жест снова, вспомнить гримасы и интонации и постараться отыскать все, что могло послужить причиной для беспокойства. Только так можно было успокоиться и отдохнуть.

В этот раз Гардику успокоиться не удавалось, хоть из двух кувшинов вина один почти иссяк, закончились лепешки с нежной рыбой и были по два раза пересыпаны в голове и вчерашний Совет, и сегодняшний. Что-то неуловимое мешало сосредоточиться и выявить жужжащую где-то внутри затылка надоедливую мушку тревоги.