Гай Орловский: Ричард Длинные Руки – гауграф

– Что ж, если польститесь на место возле императора, то вы откроете проход для его войск. А польститься можете.

– Могу, – согласился я. – Но не польщусь. Лучше быть первым в деревне, чем вторым возле императора.

Он покачал головой.

– Сэр Ричард, вы постоянно поражаете меня очень глубоким пониманием, как управлять государством, но в то же время не хотите увидеть простую вещь. Турнедо в отличие от Армландии и других королевств, с которыми поддерживаем отношения и о которых только слышали, вот уже много веков остается… плотным образованием. Границы ее не менялись веками! А когда менялись, последний раз это было сто семьдесят лет тому, то Турнедо лишь прирастала владениями.

– Хорошая политика, – согласился я. – Взвешенная. Скажу честно, другой король на вашем месте постарался бы захватить некоторые наши владения силой. Грубой! Но вы предпочитаете мягкую силу, что как раз и говорит о вашей силе и мудрости.

Он прямо смотрел мне в глаза, слова его прозвучали четко и обрекающе, за которыми оставалась только война:

– Мы не можем отдать ни пяди земли Турнедо.

Я стиснул челюсти, война еще и на этом фронте ну никак не входит в мои планы, но Гиллеберд не уступит, здесь та красная черта, за которую политики не переходят, потому что дальше политика продолжается уже другими средствами: вторжениями, столкновением больших армий, горящими городами и обнищанием населения…

Внезапно вспыхнувшая мысль подбросила меня на стуле, словно икотка. Я расплылся в торжествующей улыбке.

– Есть идея! Господи, какой же я умный, сам удивляюсь. Просто не могу на себя налюбоваться!.. Ваше Величество, вы можете передать мне земли барона Руаяля в личное пользование. Таким образом они останутся в вашем королевстве! Никто вас не упрекнет в уступках чужаку, а я, со своей стороны, смогу там расположить свой гарнизон. Таким образом и волки сыты, и овцы целы, а пастуха не жалко.

Он посмотрел на меня остро.

– И как вы себе это представляете?.. Я могу раздавать земли только своим сторонникам.

Я ухмыльнулся.

– Что хуже всего для ваших и моих противников?.. Когда усиливаемся! А договор о мире и дружбе, подкрепленный взаимными подарками… я вам беспошлинный проезд под Хребтом, а вы мне землю погибшего барона… это все заткнет рот всем крикунам. А ваши позиции усилит.

Он впервые задумался серьезно. Я видел по его напряженному лицу, как быстро и деловито прогоняет перед мысленным взором все варианты, последствия, боковые дорожки, возможности.

– Да, – проговорил он наконец в глубоком раздумье, – в этом направлении можно что-то придумать.

– Еще как можно, – поддержал я с энтузиазмом.

– Вот что значит, – сказал он с уважением и некоторой грустью, – молодые мозги.

– Они просто работают быстрее, – сказал я. – Не сомневаюсь, через пару минут вам самому пришла бы эта мысль. А то и что-то еще ярче.

Слабая улыбка проступила на его плотно сжатых губах. Он смотрел все еще оценивающе, но я чувствовал, как напряжение оставляет его не по-старчески сильное тело.

– Вы мне льстите, – заметил он, – что вообще-то хорошо. Лесть всегда в чем-то обезоруживает противника. Даже тех, кто якобы к ней невосприимчив.

– Лесть, – сказал я, – основа хороших отношений.

Он сказал уже по-деловому:

– Я принимаю ваше предложение. Только нужно оформить так, чтобы никто не сомневался в нашем крепком союзе. Вы сказали верно, недовольные притихнут, если увидят наше единство.

– Кстати, – сказал я, – ваши стражи весьма… весьма усердны.

Гиллеберд насторожился.

– Что вы имеете в виду?

Я любезно улыбнулся.

– Все время нашего разговора они держали меня на прицеле арбалетов. Хоть я им и запретил это делать. У других бы руки давно устали! Крепкие ребята. И весьма преданные. Все четверо.

Он произнес кисло:

– Вы их заметили?.. Ну, это не лишняя для королей предосторожность, вы же понимаете…

– У меня таких пятеро, – заверил я и посмотрел на него честными глазами. – И держат наготове не только арбалеты… Словом, у нас много общего, Ваше Величество. Так что мы обречены на сотрудничество!

Через два дня я нагнал отряд под командованием сэра Ульриха. Вдали уже показался высокий и хорошо укрепленный замок на пологом холме, окруженный толстой стеной, а мои рыцари остановились посреди небольшого села, где народ собрался вокруг королевского глашатая.

Не слезая с коня, тот приложил к губам мундштук длинной серебряной трубы. Раздался красивый, чистый звук. Все затихли, а глашатай, откинувшись в седле поудобнее, провозгласил сильным красивым голосом, что пронесся над площадью, ударился о дальние дома и вернулся усиленным эхом: