Джейн Йолен - Карты печали

У входа в пещеру произошло какое-то шевеление, и на свет вышла старуха, опираясь на палку. Волосы ее были по-прежнему черны, как у молодой девушки, и золото ее глаз можно было безошибочно узнать, но кожа ее потемнела и была покрыта густой сеткой морщин. Она была похожа на знакомую картину, потускневшую и потрескавшуюся от времени.

Я соскочил с коня и подошел к ней. Должен сознаться, я испытывал ужас. Стоя перед ней, я взял ее руку в свою и приложил ее ладонь к своему сердцу.

– Ты… не состарился, – тихо сказала она, и голос ее был по-прежнему мелодичным.

– Ты… – начал я, собираясь соврать ей.

Она закрыла мне рот рукой.

– Не заставляй меня поверить в то, во что поверить невозможно, – сказала она. – Я с этим покончила.

– Я должен поведать тебе долгую правду, – сказал я. – Она полна предательств, но ни одного моего.

Б'оремос заерзал, сидя в седле.

– Меня уже нельзя предать, – сказала Линни, и глаза ее наполнились слезами. – Трех раз достаточно для любой женщины. – Она посмотрела мимо меня на Б'оремоса.

– Ребенок был, – быстро сказал он, – но я только сделал то, что приказала Королева.

– Я знала, что был ребенок, – сказала Линни, – потому что я носила ее под сердцем. И хотя вы говорили мне, что был мальчик, искалеченный и мертворожденный, я вам не поверила, хотя сама Королева велела верить.

– Тогда почему?.. – Б'оремос слез с лошади и подошел к нам. Я немного повернулся, чтобы стать рядом с ней, и мы вдвоем оказались против него.

– Потому что я прежде всего Плакальщица Королевы, – сказала она, – и первым было мое собственное предательство.

Я снова взял ее за руку, нащупывая пальцами тонкие следы возраста, как выпуклую карту.

– Ребенок жив.

– Жив! – это был вздох, вздох, наполненный радостью.

– Она все эти годы жила со мной, в небе, поэтому ей всего пять лет.

– Расскажи мне о ней.

Я помолчал.

– Она золотой ребенок. Дитя земли и неба. Она поет, как маленькая птичка, и зовут ее Линнет. Она всегда счастлива.

– Ребенок! – В этот раз заговорила темноволосая девушка. – Но, Седовласая, ты никогда не рассказывала мне, за все это время.

Седовласая отодвинулась от меня, подошла к ней и обняла ее, как это делает мать с любимой дочерью.

– У меня есть ребенок и нет его, – сказала она. Потом, как будто решившись, она обернулась ко мне. – Ты приведешь малышку сюда?

– Она уже в серебряной башне. Я уже привез ее, хоть и тайком.

Седовласая снова повернулась к девушке.

– Слушай хорошенько и сохрани эти слова во рту и в сердце, потому что придет время, когда ты должна будешь сказать их нашему народу. Ради меня. Это – твой ребенок. И ради самого ребенка тоже.

Девушка молча кивнула, хотя молчание стоило усилий.

– Я бы хотел остаться здесь с Линнет, – сказал я. – Я ее отец.

Б'оремос откашлялся.

– Тебе потребуется разрешение Короля.

– Короля? – резко спросила девушка.

– Королева мертва? – лихо сказала Линни.

– Да.

– Тогда я должна идти оплакивать ее.

– Седовласая, ты нездорова, – запротестовала девушка.

Линни выпрямилась и отбросила палку.

– Я – Плакальщица Королевы. Отвезите меня туда.

Б'оремос с большой нежностью поднял ее, посадил на своего коня, вскочил в седло позади нее, и они ускакали. Моя лошадь испугалась их быстрого отъезда, и мне понадобилось не меньше минуты, чтобы успокоить и оседлать ее.

Я протянул руку девушке.

– Ты поедешь?

– Что? Оплакивать эту бесчувственную сварливую старуху? – спросила она. – Да я лучше съем люмин.

Я рассмеялся ее словам, она зарделась от смущения, но не повторила их. В конце концов, она поехала, сидя на лошади позади меня, не потому, что Королеве нужны были плакальщицы, а потому что кто-то должен помочь Седовласой одеться, натереть ей локти, растереть лоб и сварить ей отвар, который уменьшает боль в костях. И потому что ей было любопытно увидеть ребенка.

Имя девушки, как я узнал во время наше бешеной езды вниз с горы, было Гренна. Она была единственной дочерью свинопаса, обладала невероятным талантом к рисованию и была личной помощницей Линни.

– Я – ребенок Седой Странницы, – сказала она с горькой гордостью в голосе, как бы вызывая меня на возражение. Ей был двадцать один год; у нее был странный привлекательный голос, время от времени срывающийся, как будто тряпку рвали о гвоздь. Она была сердитая, храбрая, верная до безрассудства, нежная, острая на язык, анархичная и забавная. Во многих отношениях в ней соединялись черты эль-лаллорийцев и наши. Мы уже изменили ее – и ее ровесников – по нашему собственному подобию, видите? Мы не хотели, чтобы так случилось, но это так. Но Гренна все время жила с Седовласой, и поэтому в ее мышлении укоренилось также много старого. Я не мог не полюбить ее – за то, чем она была, и чем становилась, и потому что она была мостиком между Линни и мной.