Джейн Йолен - Карты печали

– ЧТОБЫ Я НЕ МОГ ЗАБЛУДИТЬСЯ ОДИН.

– По этим залам может ходить только принц. Только принц и те, кто его сопровождает или прислуживает ему.

– НУ, ТОГДА НАЗОВЕМ ЭТО ЛЮБОПЫТСТВОМ.

– У вас, звездных путешественников, странное любопытство. Оно вечно гонит вас вперед. Гонит ли оно вас также внутрь себя?

– ТО, ЧТО МЫ УЗНАЕМ В ОКРУЖАЮЩЕМ МИРЕ, МЫ ПРИМЕНЯЕМ К СЕБЕ.

– Тогда вообрази раковину. Как истинный Человек Вод, Мар-Кешан собирал такие раковины, однажды он подарил мне одну, целую, никем не расписанную, разрезанную пополам, а половинки были закреплены на деревянной подставке. Для такого узора у нас есть также музыкальный термин. Мы называем его лара-лани, круг-головоломка.

– У НАС ДОМА ТОЖЕ ЕСТЬ ТАКИЕ ШТУКИ. МЫ ИХ НАЗЫВАЕМ КАМЕРНЫЕ МОЛЛЮСКИ.

– Кам'рные мол'юски. Странное слово.

– СЛОВО «КАМЕРА» ОЗНАЧАЕТ ТАКЖЕ ЖИЛИЩЕ, КОМНАТУ.

– Какая прелесть. Я люблю играть со словами. Но, видишь ли, карты нам не нужны. Жилища, кам'ры для принца – не лабиринт. Из всех мест в нашем мире это место я знаю лучше всего. Но для новичка это, действительно, круг-головоломка, лабиринт. Поэтому я ожидал увидеть на лице Седовласой четко написанную растерянность.

Но она шла вслед за мной все с той же молчаливой грацией, высоко подняв голову, и ни словечка не проронила о головоломной спирали, по которой мы шли.

В самом центре лара-лани жила Королева, в ее покои вело несколько входов. Но для аудиенции посетителя всегда вели главной спиралью. Когда минуешь апартаменты принцев, при каждом шаге путь отмечают колокольчики. Я использовал эти колокольчики во второй части моего цикла песен, повторяя их к концу каждой песни, одновременно как рефрен и похоронный звон.

– Я ХОРОШО ПОМНЮ ЭТО. МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО КОЛОКОЛЬЧИКИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПОДЧЕРКИВАЮТ МУЗЫКАЛЬНУЮ ФРАЗУ.

– Подчеркивают? Да. Точно. Какой ты умный… Но, конечно же. Ты ведь тоже музыкант.

Только колокольчики, казалось, заставили Линни прервать молчание. Она сказала:

– Меня зовут… – и замолчала.

Я пожал плечами. Можно привыкнуть к любой какофонии, превратить в музыку самые странные звуки.

Она тряхнула головой, как бы отгоняя мысли. Как только она это сделала, отворились большие деревянные двери.

Головы повернулись к нам. Я увидел Т'арремоса, с ухмылкой прячущего свое меченое картой лицо за согнутой рукой. И своих братьев – принцев, тех, кто уже выполнил свою миссию, в ярких одеждах Свиты Королевы; когда мы вошли, они повернулись на своих подушках и подняли глаза.

На втором и третьем уровнях, ниже помоста Королевы, каждый на двадцати подушках возлежали К'аррадемос и Д'оремос. На их лицах было не больше эмоций, чем на каменных кариатидах, украшавших вход. На самом высоком помосте, окруженная тридцатью подушками Царствования, лежала сама Королева. Длинная и худая, такая худая, что кожа была как будто аккуратно пригнана к ее скелету, она не шевельнулась, только моргнула. Так Царствование школит само себя.

Мы ждали, пока она подаст нам знак. Наконец, она шевельнула рукой. Я дернул Линни к себе, затем слегка подтолкнул ее вперед и последовал вплотную за ней.

Даже не оглянувшись, чтобы убедиться, что она поступает правильно – что обязательно сделала бы любая другая девушка Земель – Седовласая прошла к подножию ярусов. К'аррадемос поджал ноги, чтобы дать ей пройти, но Д'оремос не шевельнулся.

– Подойди, дитя, – сказала Королева, наклоняясь вперед и протягивая руку, редкая, в самом деле, честь.

Линни поднялась по ступенькам. Нечаянно она наступила на уголок одной из лежавших в стороне подушек К'аррадемоса, что вызвало ужас в Зале; но ее это не смутило. Она переступила через Д'оремоса, что спасло его от подобного унижения. А когда она была на одном уровне с Королевой, стала на колено и пожала протянутую руку Королевы.

Я закрыл глаза. Мне кажется, я громко застонал, ожидая страшного удара. К Королеве просто нельзя прикасаться публично, если только она сама этого не потребует соответствующими словами и знаками. И тогда среди тишины я услышал голос Седовласой, хотя он вряд ли мог быть слышен там, где я стоял. Я думаю, она не рассчитывала на то, что ее слова долетят до меня. Мне пришлось напрячься, чтобы услышать. То, что она сказала, предназначалось только для Королевы.

– Не бойся темноты, моя Госпожа, потому что я послана, чтобы освещать твой путь.

Это была самая простая речь, сказанная на простом языке Средних Земель. Позднее она, конечно, научилась более витиеватой речи придворных, но она никогда на пользовалась ею в своих стихах. Некоторые придворные критиковали ее за это, но она правильно делала, что придерживалась собственного стиля.