Дмитрий Емец - Стеклянный страж

– Что ж ты у помойки лег, а? Асфальт здесь, застудишься! Лег бы на травке, как культурные люди! – жалостливо посоветовала одна.

Багров втянул ноздрями воздух. С усилием приподнялся и шагах в десяти обнаружил два рядом стоящих мусорных бака с аккуратной надписью «Жилищник-1» белой краской.

– Где я? – спросил Багров.

– Где-где? Он еще и не знает! А напивался ты где? В Новом Осколе!

– В каком Новом Осколе? – не понял Багров.

Одна женщина беспомощно посмотрела на другую, стриженную коротко и решительно.

– На географической карте России два Оскола – Старый и Новый! Это Новый! Так-то, молодой человек! Вставайте и перекладывайтесь на травку! Позаботьтесь хотя бы о своем теле, если больше ни на что не способны! – произнесла стриженая дама тем не знающим сомнений голосом, какой бывает только у педагогов.

Матвей поднялся. Он стоял, покачиваясь, и осмыслял свое тело как нечто сложносоставное и труднокоординируемое. Но, к счастью, голова ощущалась как шар, надутый газом, и этот шар тянул его кверху, к тучам, придавая телу устойчивость.

Сердобольные женщины, вздыхая, смотрели на него как на пропащего. Одна зашла сзади и отряхнула ему спину. Та, у которой был голос учительницы, порылась в сумке и всунула ему в руку батон хлеба.

– Крепче держи! Уронишь еще! Пальцы сжимай! – велела она.

Багров послушно сжал пальцы.

– Во-во! А то небось и не жрешь никогда! Вырежут желудок – тогда узнаешь! – сказала женщина с предвкушением своей правоты.

Матвей покорно кивнул.

– Сердце мне уже вырезали. Желудка теперь не жалко, – сказал он.

Женщины красноречиво переглянулись. Та, что отряхивала его сзади, для этого даже выглянула из-за спины.

– Не шатайся! Крепко стой! Хоть за мусорный бак, что ли, держись, горе луковое! – велела она.

За бак Багров держаться не стал и ухватился за дерево. Затем спросил у женщин, есть ли тут железная дорога. Хотя можно было и не спрашивать. Если прислушаться, можно было различить стук колес.

Багров попрощался, с некоторым колебанием выпустил дерево и пошел, не оглядываясь. Ему хотелось ехать к Ирке и ехать непременно на товарняке, в разболтанном открытом вагоне, чтобы можно было лежать на пустых ящиках, подложив под голову брезент, и думать, думать, думать. Он чувствовал, что внутри у него узел, который нужно распутать.

На душе было неожиданно мирно и спокойно. Смятение и мрак куда-то ушли. Матвей ощущал, что все будет хорошо. Просто надо успокоиться, не дергаться и ждать. Когда дергаешься и спешишь, всегда все портишь.

– Плоскогубцы! Ключ на двенадцать! Не такой! Накидной! – распоряжался Эссиорх.

Он стоял на коленях в центре комнаты. Правая рука его по локоть нырнула во внутренности мотоцикла. Корнелий и Улита шныряли туда-сюда, как трудолюбивые муравьи.

– Что ты принес? Если это накидной ключ на двенадцать, то я комиссионер! – прикрикнул он на Корнелия.

– Не вопи! А то и правда комиссионером станешь, – миролюбиво посоветовала Даф.

Сама она в беготне не участвовала, зато с удовольствием смотрела на красного и сердитого Эссиорха.

Хранитель вздохнул и, вытянув из мотоцикла руку, посмотрел на содранные пальцы.

– Жизнь автомеханика – это даже не ремонт. Это непрерывная борьба с гайками и болтами, к которым невозможно подлезть! Если бы все гайки откручивались сразу – рабочий день механика можно было бы смело сократить вдвое, – с уверенностью заявил он.

Вспомнив, что гайка так и осталась непобежденной, Эссиорх упрямо повернулся к мотоциклу и вновь полез в его тесную утробу.

– Упрямая гайка еще ничего, – рассуждал он. – Ее подергаешь, попыхтишь, и она пошла. Даже сорванная резьба не безнадега. В сто раз сквернее, когда гайка прокручивается, а с той стороны не подцепишь. Такую бесконечно крутить можно и без всякого результата.

– Ага, – согласился Корнелий. – Это все равно как убеждать Тухломона или Ромасюсика перейти на сторону света.

– Не согласятся! – хмыкнула Улита.

– А вот и нет! Согласятся, – заявил Корнелий. – Еще как. На раз-два!

Улита посмотрела на Эссиорха.

– Он прав, – подтвердил тот, улыбаясь. – Согласятся! Вмиг согласятся, еще и Хныка с собой перевербуют. Два дня тихо посидят, а на третий попытаются основать какое-нибудь свое отдельное движение. Супербеленьких, экстрасветленьких или «светленькие завтрашнего дня». Станут бегать по улицам и раздавать брошюрки, в которых будет доказываться, что наш свет недостаточно светлый, а надо еще светлее. Внесут разлад, будут разносить сплетни, сеять свары. Вообще не смогут на месте спокойно усидеть. Это он и есть – эффект прокручивающейся гайки.