Ольга Погодина - Князь Лавин

Иногда он жалел, что не умер сразу, в горячем азарте боя у стен Шамдо, где он спас жизнь угэрчи Илуге. Угэрчи был щедр, и Нойто вернулся с тремя доверху нагруженными лошадьми. А только зачем эму это теперь? Тогда думал – отдаст за невесту, и посватает самую красивую девушку в становище… Э-эх!

В этот день ему не везло. Крупная рыба не клевала, а десятка мелких окуньков, что он выловил, хватит разве что на похлебку. Стыдно возвращаться с таким уловом. Но что поделаешь?

И пристал к берегу неудачно: неловко развернул лодку, черпнул воды, да и сам вымок. Скрипел зубами, одной рукой вытягивая днище на берег и оскальзываясь на мешающих камнях.

– Смотри, это же Нойто! Эй, Нойто!

Он поморщился: по крутому склону к нему кубарем катились два паренька. Тайчу и Эльхэ, из рода Куницы. Их юрта стоит ближе всех, и оба сорванца с тех пор, как Нойто проехал мимо них, переступил через порог, прохода ему не дают: расскажи еще, как ты бился у Трех Сестер, Нойто! А как рысь за тобой шла – еще расскажи! И про угэрчи Илуге! И про сестру его рыжую! И про Джурджагана – расскажи!

Не понимают, что больно говорить Нойто. Но ведь что с них взять – на то и мальчишки!

– Давай поможем, Нойто!

Не дождавшись ответа, с визгом влетели в холодную воду, уцепились за борта. Втроем и правда легче пошло, – все таки пять рук не одна. Вытащили лодку сушиться, подобрали мешок с рыбой, не переставая трещать:

– Не, отсюда вся рыба ушла уже, Нойто! Отец говорил, здесь в это время ловить нечего, ты в затоны завтра иди, что за кривой березой. Там отец ловил, а в тот год во-вот такого тайменя домой привез, руки ему он до крови разрезал, чуть за собой не увел к речному деду! Давай тебе завтра покажем, а, Нойто? Возьми нас с собой – мы и лодку поведем, и веселей будет! – захлебываясь словами, Эльхэ приплясывал на месте, потирая друг о друга тощие щиколотки.

– Да, мы придем с вечера! Ты только нам еще расскажи, как угэрчи в подземелья кхонгов ходил!

– Вас мать не отпустит! – буркнул Нойто.

И нечего ему сказать: он вот, хоть и калекой, вернулся, а отец Тайчу и Эльхэ – нет. Погиб еще в битве у Трех Сестер.

– Ну пожалуйста, Нойто!

– Мы с собой лепешек принесем, – знаешь, какие лепешки наша сестра Айсель делает? С салом, с луком! У-ух! Бабушка Олэнэ таких не делает – у нее они комками и пригорают!

– Нечего обещать того, что не сам сделал, – сурово сказал Нойто, потом решил все же сжалиться: нет у мальчишек ни отца, ни старшего брата, ни дядьев, чтобы было с кого пример брать. Пускай приходят. Может, так быстрее время скоротать придется.

Тайчу и Эльхэ умчались, сверкая босыми ногами и размахивая корзинками – должно быть, мать их послала по грибы. Не мешает и Нойто уже на свое заповедное место наведаться – там, бывало, поздние обабки в это время еще стеной стоят. Вот и всех делов ему сейчас осталось – прокормиться да прокормить Олэнэ. Увидеть равнины Шамдо, взять в руки меч уже никогда не доведется…

Вечером Тайчу и Эльхэ пришли не одни. Айсель, их старшая сестра, не по годам серьезная маленькая девушка с милым круглым лицом, россыпью веснушек на курносом носике и узкими плечами под видавшим виды халатом, явно была послана матерью проследить, чтобы сорванцы не засиживались допоздна. Они знали друг друга давно, – все же, соседи. Нойто, конечно, знал (в становище всегда все все знают) что Айсель была влюблена в Хозона, и вроде даже между ними был уговор. А вот вернулся Хозон после битвы у Трех Сестер, разбогател, и посватал весной не ее, а красавицу Тирмэ из степных охоритов. Вот так: отец Айсель умер, а Хозону счастье привалило. А Айсель в эту весну так никто и не посватал: кому нужна бесприданница, если к тому же и особенно красивой ее не назовешь. Если следующей весной никто не посватает – назовут Айсель старой девой, будет жить в доме старшего брата, когда подрастет, и жену его слушаться. Таков обычай.

Как немножко задумаешься – так и свои беды не такими уж горькими кажутся. Нойто постарался получше устроить Айсель и мальчиков в тепле, сам принес им кислого молока, плеснул похлебки: ничего, что ее мало, завтра непременно лучше будет клевать!

А потом, жмурясь от удовольствия, – до чего же вкусны оказались лепешки! – потом начал рассказывать. Он уже столько раз рассказывал, что теперь ему совсем не нужно было думать, чтобы подобрать слова. Он просто говорил, слегка нараспев, полуприкрыв глаза и слегка запрокинув голову, словно видел над взлетающими из очага искорками что-то такое, чего никто не видел. Тайчу и Эльхэ слушали, приоткрыв рот, но, стоило ему замолчать, начинали так громко и настойчиво упрашивать, что одна история превратилась в две, а потом в три. Олэнэ, сидя в своем углу, закутавшись в одеяла и временами подремывая, слабо улыбалась, будто бы вспоминая о чем-то.