Виктор Кувшинов - Мир, которого нет

— Бегите отсюда! Сейчас здесь что-то случится! — шагнув навстречу судьбе… …Моа, слушая рассказ слепого человека, тоже вдруг почувствовала, как внутри что-то разорвалось, выпуская наружу поток знаний, который начал топить ее сознание. "Да, это он — тот, кого искало ее сердце. Только она была совсем не Моа. Вместо нее внутри проснулась Лэя, и вытеснила эту картонно-гротескную карикатуру на женщину. Было немного жалко страшную, но, в общем-то, честную и справедливую, неправильную пиратшу, которая была не способна на разбой. Сейчас, толком не видя ничего вокруг, она пошла навстречу Жене, который скрывался внутри этого слепого бродяги.

Они встретились где-то на полдороги между двором и плетнем, между мирами и астралом… Их руки коснулись друг друга. Умер Ян. Умерла Моа. Вместо них, освободившееся сознание Жени и Лэи взломало реальность этого мира. Ничто не могло остановить две истосковавшиеся души, снова обретшие друг друга. Они снова слились, просто проломив этот уровень реальности и выйдя на верхний уровень пирамиды, где заданная действительность не могла больше препятствовать их слиянию. Они плакали и смеялись одновременно. Они стали прежними — одному вернулось зрение, другой — красота. Они не могли налюбоваться друг другом, упиваясь близостью и общими мыслями и переживаниями. Им нужно было так много рассказать друг другу, и они вели безмолвную беседу, плывя сквозь призрачные пейзажи этой пирамиды астрала. Они все-таки стали немного другими. Они теперь знали, что такое рабство, смерть, насилие, уродство и убогость. Лэя безмолвно благодарила Женю, что он выдержал все эти издевательства судьбы и остался по-прежнему таким же внимательным и нежным. Он отвечал, что ему помогли дети — их любовь к слепому рассказчику поддерживала его весь долгий путь. Женька благодарил Лэю за то, что она не ожесточилась в компании пиратов, и упрекал ее, за то, что она пошла за ним в этот мир. Они вспоминали… … разбежавшиеся от слепого сказителя ребятишки увидели, как он осторожно переступая ногами, пошел к большущей и страшной тетке, двигающейся к нему от забора. Одного вида этой женщины было достаточно, чтобы разогнать хоть всю деревню. Потом дети заметили, как эти двое взялись за руки. И тут произошло что-то совсем непонятное. На месте этой странной пары полыхнул яркий свет, словно сверкнула молния. Тут же раздался скрежещущий звук, как будто что-то огромное рвалось и мялось. Воздух и лужайка на месте, в котором стояли два человека, стали искажаться и плыть. По ногам ребят ударила дрожь, в лица пахнуло ветром, и все стихло — на месте двух людей больше ничего не было…

— Хорошо, что ты не видел меня в теле Моа! — лукаво улыбаясь, сказала Лэя, меняя обличье с сэйларского на человеческое, правда, превращаясь не в Моа, а в Лену, которой она любила представляться в Отраженном реале.

— Слушай, притормози! — смеялся Женька, вглядываясь в озорные вертикальные зрачки изумрудных глаз и наглаживая Лэины волосы (ну и все остальное…) и одновременно умудряясь покрывать ее лицо поцелуями. — Я не успел налюбоваться тобой, как ты уже опять меняешь вид!

Они играли, летя сквозь призрачные картины этого загадочного мира, и вспоминали, как оказались здесь…

Все началось с белого конверта, появившегося на столе у Женьки в его тошнотворно-модерновом кабинете их маленькой душеспасательной службы ДСП (только не подумайте, что это древесно-стружечная плита — это самая настоящая Душевная Служба Помощи). Увидев на конверте имя отправителя — Служба Равновесия, он почувствовал, как у него глаза полезли на лоб. И не думайте, что в астрале этот трюк сделать легко — в мире Отраженного реала на выпучивание и поднятие глаз выше бровей необходимо затратить не меньше усилий, чем на Земле. Однако у Женьки это произошло само собой, так как появление письма из «СР» было равносильно гласу Божьему, явившемуся средь белого дня правоверным самаритянам или каким-нибудь другим рьяным последователям Моисея или Авраама.

Женька осторожно взял скромный конвертик в руки и понял, что боится его открывать. Он, чуть не плача, рванул к Булю — своему номинальному патрону и собутыльнику по совместительству, который, хоть и числился формально в ангелах, но был какой-то недоделанный, вернее, наоборот, слишком переделанный в человека, причем не без участия того же Женьки с приятелями. На полпути к ангельскому кабинету (не в том смысле, что ангельскому, а в том, что хозяин его был ангел — в остальном кабинет был ближе к бомжовскому) Женьку застала посланная ему мысль: