Виктор Кувшинов - Мир, которого нет

"Лэя, смотри какая красота!" и "послать мысленную картинку, получив свою порцию комментариев, иногда восхищенных (типа "как здорово!"), иногда шутливых ("Ах, маленький ты мой! Цветочку удивился!"), а иногда и немножко обиженных или раздраженных ("Наконец вспомнил! или "Погоди, дай малышку покормить!".

А можно было и скрывать какие-нибудь мысли и делать сюрпризы, но это было трудно, так как при "выходе на связь" Лэя безошибочно могла определить, озабочен ли чем-либо Женька или замышляет какое-нибудь шкодничество, и тогда она, конечно, в два счета его раскалывала.

Особенное время в их дальней связи было, когда она спала, как сейчас. Иногда это было вообще что-то невообразимое. Женька мог войти в ее сны и путешествовать с ней там. Надо оговориться, что у Лэи было множество различных снов. В осознанных снах, благодаря своим, приобретенным в стране Высоких Горизонтов, способностям, Лэя просто выходила в астрал, правда «прихватывая» тяжелые оболочки, которые чуть снижали ее мобильность. Кроме таких у нее были все типы обычных снов, собственно глубокие сны без сновидений и сны, наполненные различными сюрреалистическими сюжетами. Вот эти-то последние и были для Женьки чем-то невероятно прекрасным, иногда страшным, но почти всегда захватывающе интересным.

Сейчас ему припомнился недавний кошмар Лэи, в котором Женьку тоже неслабо потрепало. Тогда он болтался, как обычно, с визитом на Земле, и прикидывался консультантом в своей лаборатории. Надо сказать, что Буль все больше портил ему репутацию, постоянно прокалываясь то тут, то там. И хотя ангел учился, и промашек становилось все меньше, но суммарный рейтинг его сумасшествия уже явно зашкаливал в глазах всех знакомых и родственников. Женька постоянно натыкался на сочувственно-понимающие взгляды и заботливые вопросы вроде: "Как ты сейчас, хорошо? Ничего не беспокоит?" Женьке только оставалось огрызаться фразами типа:

"Беспокоит, конечно! Ваше состояние здоровья!" В тот раз он как раз отвешал всю заготовленную лапшу на уши своим сотрудникам и начальству и закатил в свой любимый парк с заблудившимся в нем «Пингвином». "Нет ничего более постоянного, чем человеческая глупость! Ведь, кажется, весь мир за последние годы куда-то убежал, перестроился и вывернулся на изнанку, а эта милая сердцу уродина продолжала преспокойно выживать в тенистых, плохо стриженых рощах парка, дымя переваренным кофе и пережаренным маслом, прямо, как доисторический ископаемый экспонат какой-то чудовищной Красной книги коммунистических животных, находящихся на грани исчезновения, но никак не исчезающих. Женька замер, впитывая эту ностальгическую обстановку: "Как странно. Он прошел не полмира, и даже не целый мир, как поется в различных бородатых и не очень песнях, а почти бесчисленный ряд чудес астрала. И посмотри же — медитирует над выщербленной чашечкой заурядного кофе с пончиком, вываренным в высшей степени канцерогенности масле, не менявшимся во фритюрнице наверно с момента постройки этого кособокого учреждения.

Но он не только ностальгировал. Он тихонько, "на цыпочках" входил в сон Лэи. Он почувствовал, что она, до этого глубоко спавшая, начала постепенно выходить из этого состояния, и это был лучший момент, для «подключения» к ее подсознанию, берущему верх над рациональным мышлением в такие моменты. Постепенно он стал погружаться в себя, а вернее в ее сон. Парк, несчастный «Пингвин», столик с кофе — все стало потихоньку таять в темноте. Со стороны, наверно, он выглядел, как уснувший на стуле человек — обычно, хорошая добыча для различного рода прохиндеев, но у него было некоторое преимущество перед простыми гражданами.

Какая-то из его новоприобретенных способностей, делала его незаметным для окружающих в такие моменты. Все его вроде и видели, но относились, как к предмету мебели, непонятно зачем здесь стоящему — вроде и воспользоваться нельзя, и выбросить жалко, а, в общем, так — не заслуживающая внимания рухлядь. Так что он спокойно продолжал выпадать из реальности…

Сначала он оказался в полной темноте и потянулся мысленно к Лэе. Он то ли медленно, то ли с огромной скоростью плыл сквозь плотные завесы мрака, пока не приблизился к последнему рубежу. Ничего не указывало на то, что это рубеж.

Просто он чувствовал, что за ним начинается мир снов Лэи, которыми она не может управлять. Он замер, как бы спрашивая, пустит ли она его? Это не было пустым ритуалом, так как во снах она не помнила его и всегда немного удивлялась смутно знакомому гостью. Очень редко, но бывало, что она и закрывала перед ним двери.