Мэган Линдхольм - Пой вместе с ветром

«Она ведь у нас золотых и серебряных дел мастер, да такой, каких семья еще не видала…» – когда-то сказал ей Хафтор. И тут он был прав. Всякий, кто хоть раз видел ювелирные произведения Марны, сумеет потом узнать их из тысячи. Ки сама не заметила, как подошла к девчонке вплотную, и осознала, что делает, лишь ощутив в своих руках прохладное серебро ожерелья. Девушка кинулась наутек, проворно меряя босыми пятками сливочный пол, а на белой шее краснела отметина от грубо сорванного ожерелья.

Ризус продолжал отчаянно вопить, изо всех сил дергая шнур звонка, призывавшего слуг, но все это проходило мимо сознания Ки. Она стояла с ожерельем в руках и пыталась вспомнить лицо Марны, но оно не вспоминалось ей. Перед глазами стоял только Хафтор. Хафтор, сражающийся с безумием… жаждущий отмщения… Этой жажды ему так и не суждено было утолить. О, Хафтор слишком хорошо научился ненавидеть. Что ж, и Марну теперь этому обучать?.. Ки отшвырнула прочь серебряных гарпий. Ожерелье со звоном скользнуло по полу и обвилось кругом ноги Ризуса. Он на какой-то миг прекратил вопить, нагнулся и подобрал свое сокровище.

– Отдай ей вот это, – воспользовавшись внезапной тишиной, сказала ему Ки. – Скажи ей, что она преуспела. Скажи ей, что это сняли с моего мертвого тела. Скажи ей, пусть пребывает в мире: все кончено.

Ки пошарила в поясном кошеле, и серебряный гребень сам лег ей в ладонь. Ки занесла руку, собираясь запустить им в Ризуса, но сделать этого так и не смогла. Она подошла к купцу и вложила гребень в его потную руку. И сама удивилась, ощутив мимолетный укол сожаления. Нет. Не поддаваться… Повернувшись на каблуке, она вышла вон из комнаты, протиснувшись между двумя ничего не понимающими слугами, как раз подоспевшими на зов хозяина.

И ушла…

Еловый Кряж оказался пыльным, насквозь выстуженным городишком, зажатым между двух лесистых гор. Единственной гостиницей, сыскавшейся в городке, на пару заправляли человек и т'черья. К большому сожалению Ки, кухней и вообще всем, что касалось еды, ведал именно т'черья. Соответственно, в общей комнате не было ни столов, ни скамей, лишь подносы, поднятые на низенькие ножки и засыпанные ровным слоем песка. Так уж было заведено у т'черья. Посетителям предоставлялось устраиваться на соломенных циновках. Высота подносов плохо соответствовала росту Ки: если она садилась прямо на пол, они оказывались высоковаты, а долго высидеть на корточках она не могла. Делать нечего, она притащила из мастерской тележника одно из своих одеял и, в нарушение всех традиций, свернула его в качестве подушечки. Юный т'черья, принадлежавший к третьему полу, разгладил песок на ее подносе и принес ей горячей еды и золотистого вина. Ки принюхалась: хлеб был только что выпечен. Хорошо. Кусочки сероватого мяса и какие-то зеленые стебли, плававшие в жирной похлебке, вызвали у нее гораздо меньше доверия. Она невольно нахмурилась при мысли о двух медных дрю, которые только что выложила за этот обед.

Тележник содрал с нее чуть ли не все деньги, причем авансом, еще не приступая к работе. Кое-что ей удавалось заработать с помощью своих тяжеловозов, таская бревна с лесоповала в горах. Не особенно много, но хватит, чтобы расплатиться за постройку фургона. Подумав об этом, Ки подавила нетерпение, охватившее ее при мысли о нескончаемых днях однообразной работы и ожидания, которые ей предстояли. Она напомнила себе, что определенной цели и каких-то сроков у нее больше не было. Нет уж, в который раз сказала она себе. Ни в какой Фезус сломя голову она не помчится. Хватит и того, что она заехала в «Три Фазана» и, как дура, расспрашивала там насчет парня с повязками на лице. Миккет, хозяин гостиницы, немало подивился подобным расспросам. Ки совсем не понравилось, как он на нее смотрел: ни дать ни взять уже что-то прикидывал и рассчитывал. Но всего удивительнее было то, что и в Еловом Бору она остановила свой выбор именно на том тележнике, которому что-то говорило имя Вандиена. Да уж. Все это было достаточно скверно и само по себе. Предпринимать же еще какие-то шаги значило признать, что двигало ею нечто большее, чем простая забота. Ки отпила золотистого вина и опять нахмурилась, на сей раз из-за его необычного букета.

Ко всему прочему, сказала она себе, Вандиен, вне всякого сомнения, давным-давно уже уехал из Фезуса. А не уехал, так уедет, пока строится проклятущий фургон.

Фургон… Ки глотнула еще вина, словно желая утопить в нем непрошеную мысль. Сколько бы ни объясняла она все детали взмокшему от усердия мастеру, сколько бы ни перепроверяла до последнего вершка каждый размер – фургон будет, уже не тот. Вандиенов тележник был преисполнен собственных соображений о том, как строить фургоны. Он, в частности, собирался изменить подвеску колес, чтобы в случае глубокого снега можно было их заменить. Еще он хотел увеличить кабинку и устроить вторую дверь, открывавшуюся сбоку фургона. Он настаивал, что ей жизненно необходимы более широкие окна, равно как и более просторное ложе. Каждый Божий день Ки во всех подробностях объясняла мастеру, что следовало делать. И каждый Божий день, когда доходило до осмотра сделанного, выяснялось, что он упрямо воплощал свое. Сегодня Ки вышла из себя и пригрозила, что не станет платить. «Ну так и строй сама, как твоей душеньке угодно», – ответствовал мастер. Ну что за невозможный мужик!.. Ки в который уже раз спросила себя и какая нелегкая ее дернула с ним связаться. Он был настолько же невозможен, как и сам Вандиен.