Дженнифер Роберсон: Певец меча

– Ты слишком много проехал на этой лошади, – напомнила мне Дел. Ее вежливость и спокойствие доводили до бешенства.

Я свирепо уставился на нее. Дел озабоченно осматривала жеребца.

– С ним все нормально, – я помолчал и добавил: – Ничего с ним не случилось.

– Я проверяю на всякий случай.

Я еще посверлил ее глазами, рассеянно любуясь правильными чертами лица, чуть заострившимися, пока она сосредоточенно разглядывала гнедого. Кроме лица я ничем полюбоваться не мог, поскольку Дел была закутана в белый шелк бурнуса, который надежно скрывал руки, ноги и разные женские изгибы, а они были у Дел просто захватывающими. На Юге для этого женщины и носят бурнус: спрятать госпожу от мужских глаз, иначе эти глаза могут загореться страстью, случайно заметив изящную лодыжку.

Беда в том, что это средство не только не решало проблему, но и само было источником больших неприятностей. При виде изящной лодыжки даже человек без фантазии продержится недолго и тут же мысленно дорисует анатомические изящества, которые скрывает бурнус.

И уж конечно чтобы увлечься Дел нужно намного меньше, чем лодыжка. Один взгляд в эти голубые-голубые глаза и я… да…

Аиды, и я, и любой другой мужчина.

Нежно, но настойчиво Дел ощупала передние ноги гнедого, быстро проверила сухожилия, провела жеребца на несколько шагов вперед, чтобы выяснить, не хромает ли он. Стащив с него седло, сумку и чепрак, она посмотрела, не повреждена ли спина. Жеребец взмок под седлом, но после такого представления это было неудивительно.

– Он такое уже устраивал, – напомнил я. – Ты же знаешь. Сама видела.

Она поджала губы, светлые брови поднялись.

– Так он никогда еще не бесился.

– Я тоже, – я поднялся, поморщился, покачал головой. – Дел…

– С жеребцом все нормально, – она повернулась. – А ты как, Тигр?

Наконец-то и обо мне подумала.

– Прекрасно.

Я согнул запястья, пальцы, ссутулил и расправил плечи, потом вынул из ножен меч, чтобы убедиться, что с моим оружием все в порядке. Такое периодически делает каждый танцор меча.

Аиды, этот трижды проклятый клинок Северного мясника.

Не мой клинок. Не совсем мой, хотя я использую его, когда приходится. Я позаимствовал его у мертвого мужчины, которому меч никогда уже не понадобится. Я до сих пор ненавидел этого человека хотя он был мертв, и ненавидел клинок, хотя понимал, что это глупо. Но глядя на меч, касаясь его, вкладывая в ножны, используя в танце, я постоянно вспоминал, что мое собственное оружие, меч из голубой стали, благословенный шодо, мертв, так же как и человек, которого я убил в круге под луной.

Разящий.

Ну, да чего рыдать по разлитому акиви.

Глупо. Но перебороть себя я не мог, даже отрицать это не буду. Каждое прикосновение к серебряной рукояти вызывало во мне непонятный, неопределенный страх.

Меч был с Севера. Не с Юга, как я и Разящий. Выкованная на Севере и там же напившаяся крови яватма – так Дел называет кровный клинок, потому что человеку, который стал его хозяином, пришлось найти достойного врага, чтобы напоить оружие – дать мечу выпить крови по каким-то загадочным Северным ритуалам. Ритуалам, которых не знал Юг.

Солнечные лучи сбежали по клинку. Чужие руны, покрывавшие такой же чужой металл, оживали в свете и корчились – полная иллюзия движения… По крайней мере я всегда утверждал, что это иллюзия. Для меня в мече не было магии. Я не Терон, который напоил клинок, я не знал имя меча и не мог вызвать меч к жизни.

Но Терон мог и сделал это в круге, перед тем, как я убил его. Он вызвал меч к жизни и я видел сверкающие огни того, что Дел называла палитрой богов: пурпурное, фиолетовое, красное и огненное сияние. Каждый меч имел не только имя, но и душу (другого слова я не подберу), и эта душа, оживая, оставляла в небе сверкающий след. Меч, танцуя, чертил горящие узоры. Душа оживала, когда меч вызывали к жизни. Но даже когда меч был спокоен, душа не исчезала из него: у Дел клинок светился жемчужно-розовым, у Терона – бледно-пурпурным.

Меч Терона погас, когда умер хозяин.

Это был изумительный танец. Мы показали все, на что были способны: мастерство, силу, умение нападать открыто и обманывать. Терон и я танцевали из-за женщины с Севера.

Из-за танцора меча по имени Делила.

Сильно сжав зубы, я с трудом перевел дыхание. Витая рукоять меча оставалась неестественно холодной несмотря на пустынный зной. Сверкавший под палящими лучами Южного солнца металл не нагревался даже если мы часами ездили по Пендже. Странное, необычное серебро, голубовато-белое, как снежные бури, о которых рассказывала Дел. Но снега и снежные бури, как и меч, не принадлежали моему миру. Рожденный под Южным солнцем, привыкший к зною, песку и самумам, я не мог понять (или даже представить) вещи, которые, как она говорила, существовали в ее холодной Северной стране.