Мария Семенова: Хромой кузнец (сборник)

– А он всё-таки струсил, твой Волюнд, – сказал конунгу Хильдинг, когда они шли на лодке обратно. – Я-то надеялся, что он умрёт не покорившись, и уже готовился похвалить эту смерть. Но он оказался трусом!

Нидуд ответил, что ему нет особенной разницы, трус или герой станет для него ковать. Но Хильдинг упрямо гнул своё:

– На его месте я остался бы твёрд. Впрочем, мне показалось, что у него были очень нехорошие глаза, когда он со мной говорил. Не задумал ли он чего?

Нидуд ответил:

– У того, кто сидит на цепи, редко бывают ласковые глаза.

И больше они к этому разговору не возвращались. Однако потом, уже дома, когда стихло вызванное подарками веселье, Нидуд конунг сказал так:

– Этот Волюнд и вправду редкостный кузнец, однако человек он, как я погляжу, злой и очень упрямый. Поэтому никто не должен ездить к нему на остров без моего позволения. И вы, родичи, в особенности!

Привольно и сыто жилось тем летом в высоком и длинном доме повелителя ньяров! Часто ездил он на остров Севарстёд и всякий раз привозил назад драгоценности, которыми невозможно было налюбоваться. Счастливы были те, кому перепадало что-нибудь из этих сокровищ. Воины смеялись и говорили, что нынче богатства начали рождаться сами собой – успевай только вовремя подставить ладони!

И лишь Хильдинг, седоголовый ярл, хорошо помнивший то время, когда дед Нидуда был молодым воином, – лишь он один становился день ото дня всё ворчливее. Он упрямо отказывался от подарков, не желая иметь ничего, что не было взято в бою его собственным мечом. И вот однажды на пиру он сказал:

– Я вижу, смелые викинги перевелись. По крайней мере в здешних местах!

Конунг спросил его:

– Это ещё почему?

– Потому, – ответил Хильдинг, – что твой отец никогда не покупал того, что мог взять силой.

Нидуд сказал:

– Торговлю никогда не называли зазорной. А то, что мой меч ещё не заржавел в ножнах, это я хоть кому могу доказать. И тебе, Хильдинг, в том числе.

Ярл, улыбаясь, отложил в сторону рог, из которого пил, – простой, обкусанный, не украшенный ни золотом, ни серебром. Разговоры за столом приутихли – люди прислушивались.

Хильдинг сказал:

– Вот теперь в тебе, Нидуд, заговорил воинственный дух твоих предков, и я рад, что всё-таки сумел его пробудить. Послушай же, что скажет тебе учивший твоих сыновей ставить парус на боевом корабле…

Он потребовал арфу, и узловатые пальцы побежали по струнам, как старый конь бежит по знакомой дороге:

– Метатель змеи тетивы, древо тинга мечей, юный Сйгурд отправился к заветной пещере, где дракон Фафнир стерёг невиданный клад…

Воины слушали древнюю песнь, и глаза у них разгорались. Да как можно сидеть дома, если совсем рядом лежат в чужих сундуках сверкающие монеты и драгоценные кольца, и каждый носит на левом бедре хорошую отмычку к тем сундукам?..

– Конунг! – сказал, опуская арфу, старый боец. – Хорошо живётся нам подле тебя. Ни в чём не знаем мы недостатка, ни в пище, ни в оружии, ни в добром хмельном пиве. Но, может быть, ты думаешь, что завладел волшебным кольцом Драупнир, из которого каждую девятую ночь капают восемь подобных ему? Щедрой рукою ты раздаёшь нам добро. Настала пора пополнить сокровищницу!

А в жизни Бёдвильд всё шло своим чередом. Как и прежде, она вставала рано поутру, чтобы сразу заняться домашними делами: приготовлением пищи, вязанием, шитьём, починкой сетей… да мало ли что ещё уготовано женским рукам в большом и богатом хозяйстве! Работы хватало до вечера: многомудрая мачеха Трюд зорко за этим следила.

Как говорила сама повелительница – придёт день, и славный воин посватает за себя конунгову дочь. И что за срам, если окажется, что молодая хозяйка не умеет ни подоить бодучей коровы, ни остричь непослушной овцы!

Нидуд был не вполне согласен с женой, но в споры с ней не пускался. Ибо видел – Трюд хотя и строга была к его дочери, но вовсе не желала ей зла…

Однажды он увидел Бёдвильд возле коровника. Было раннее утро, и она несла в дом ведёрко парного молока.

– Поставь ведро, – сказал конунг. – И покажика мне руки.

Бёдвильд молча повиновалась. Отец долго рассматривал круглые пятнышки мозолей на её ладонях, потом погладил её по голове и сказал:

– У моей матери руки были жесткие, как копыто. Я думал, с тобой будет иначе. А где колечко? Разонравилось?..

Бёдвильд жарко покраснела и опустила глаза.

– Это ведь твой подарок… я боюсь его потерять…

Она любила отца и трепетала перед ним, точно робкий осиновый листочек. И ни за что не отважилась бы признаться: кольцо было сломано.