Питер Бигл - Тихий уголок

– О, Боже! Да у вас было достаточно хлопот с тем, чтобы поверить, что вы мертвы. А я вас в этом не убеждал, вы сами себя убедили, – мистер Ребек поколебался и отрегулировал свою речь, словно рукоятку лебедки. – В нашем обществе существует два варианта, два возможных верования: либо вы куда-то уходите после смерти – либо нет. Либо вы очень громко поёте целую вечность, либо спокойно спите, пока не рассыплется этот мир. И тогда вы поплывете через космос, непробудившиеся и непробуждённые. Ни одно из двух представлений не истинно, но до этого вы должны сами додуматься.

– Я надеялась, что посплю, – сказала Лора. – Моим последним словом на этой земле, вероятно, было «Ура!»

– Ты погрузишься в дремоту, – ответил мистер Ребек. – Это почти как сон. Со временем слово «сон» перестанет что-либо для тебя значить, поскольку ты утратишь концепцию. Ты не будешь знать, спишь или бодрствуешь, и это по-настоящему не будет важно, – он сделал паузу. – И ты всё ещё на Земле. Не существует какого-либо особого мира для мёртвых, только холодные дома, которые им строят живые из уважения к отработавшим телам. Существует только Земля.

Он осознал, что в его речь прокралась некоторая ораторская торжественность. Но он не смог придумать, что сказать, дабы облегчить её вес. Глядя на мужчину и женщину, он устало подумал, что вещи всегда под конец усложняются, паутины становятся запутанными, намеревается паук кого-то туда заманить или нет. Ему очень нравились эти мужчина и женщина, и он не хотел бы, чтобы они заставляли его формулировать мысли, в которых он не уверен, пока не выскажется. Он не был ни Богом, ни Первым могильщиком. К тому же существовала миссис Клэппер.

Лора что-то говорила. «Какое у неё сладостное имя, – подумал он. – Хотел бы я, чтобы она была где-то далеко-далеко, и я мог бы её позвать».

– Как долго это происходит? – спросила Лора. Мистер Ребек моргнул.

– Прошу прощения?

– Забывание. Дезинтеграция. Предоставление вещей себе самим.

– О, понятно, – конечно же, Майкл ей сказал. – Смотря по обстоятельствам. В среднем, кажется, месяц.

– Месяц? И что же происходит потом?

– Не знаю. Ну, конечно, не знаю. Я – не Знающий Все Ответы. – Он подумал, а интересно, есть ли ещё на радио эта программа. Вероятно, нет. Надо бы спросить у миссис Клэппер.

– Я могу подождать, – сказала Лора. Майкл рассмеялся.

– Придётся.

Лора взглянула на него, как если бы он был недоеден и выброшен.

– Какой чудесный Мессия из тебя бы вышел.

– Воистину. Моим первым чудом было бы воскрешение тебя из мёртвых. Очевидно, паровым плугом.

– Ты похож на старичка из маленького города, – сказала Лора, – который был когда-то кем-то важным, и все ещё болтается в местах, где прежде работал, произнося речи по праздникам и разыгрывая из себя всё такую же важную персону.

– Возможно, – сдавленно сказал Майкл. – Но я буду каждое Рождество сидеть на твоей могиле и петь тебе рождественские гимны.

«О, ради Бога! – подумал мистер Ребек. – Заткнитесь».

И не раньше, чем он увидел их изумленные взгляды, понял, что произнёс это вслух, и уж коли так вышло, пустился дальше:

– А какая разница, кто из вас будет дольше помнить свое имя? Вы оба мертвы. Это, может быть, единственное, что у вас общего, но этого немало. У меня из-за вас голова болит. Если уж вам так охота пререкаться – уйдите и болтайте где-нибудь среди надгробий. Смерть, как и любовь, должна быть спокойной и лёгкой. Вы только время тратите, крича, что вы не уснёте, или что вы не можете спать, когда вы даже не знаете, что такое сон.

Он увидел на их полупрозрачных лицах по-детски испуганные взгляды и внезапно не смог придумать, что ещё сказать. Он ужас как давно ни на кого не кричал, и голос его звучал, словно эхо, блуждающее в пещерах. Бредовый образ летучих мышей, поселившихся у него за щеками и свисающих вниз головой с его нёба, пролетел через его сознание, и он чуть было не прыснул.

– Я здесь, знаете ли, уже давно живу, – добавил он. Затем сел и посмотрел прочь, потому что его монолог завершился.

Лора собиралась было что-то сказать, но передумала. Она сделала лёгкий бессмысленный жест по направлению к Майклу, который кивнул и подался вперед, надеясь, что мистер Ребек больше на него не взглянет.

– Почему вы пришли сюда?

И тогда мистер Ребек на него взглянул.

– Я умер, как и все остальные, – сказал он. Затем, увидев, как Лора вздрагивает, добавил. – Не то чтобы об этом было легко говорить, да это и не совсем правда, – он оглянулся на Майкла. – Думаю, я тебе говорил, что раньше был аптекарем? – Майкл кивнул. – И у меня была славная аптека, – сказал мистер Ребек. – И какой запах… То есть, там было чисто, но такой приятный запах. Словно порох и корица плюс, вероятно, немного шоколаду. У меня висел колокольчик, который звонил, когда кто-нибудь открывал двери. И звонил он, что бы ни было нужно этому человеку, был у него рецепт или нет. Имелись у меня и весы, на которых я мог взвешивать человеческое сердце. Фонтанчика с содовой водой у меня не было, но стояла баночка леденцов, чтобы раздавать их детям, когда те приходили покупать сироп от кашля или лезвия. Они называли мои леденцы конфетами из мать-и-мачехи. Не знаю, почему. Их выпускали в виде длинных желтых палочек. Не думаю, что их и теперь продают. У меня имелось все то же, что и у любого другого аптекаря в Нью-Йорке, и кроме того – немного отравы.