Лайон, Лин Картер Де Камп - Под знаменем Льва (=Конан-Освободитель)

Наконец колдун заговорил, и голос его словно нес на себе тяжесть всех тысячелетий:

— Этот бывший жрец Митры помог тебе справиться с моей молнией, но жалкая его магия бессильна уничтожить меня. Аквилония не оценила моих усилий. Я ухожу, я возвращаюсь в далекие земли, где восходит солнце, где люди по достоинству восславят мои труды и дар бессмертия. Прощай!

— Хозяин! Хозяин! Возьми и меня! — кинулась к нему, униженно моля, Альцина.

— Нет! Не подходи, девочка. Ты мне больше не нужна.

С этими словами Зуландра подошел к двери, через которую он и вошел. Податливая, мягкая стена незримо передвигалась за ним следом. Конан не отставал ни на шаг. Глаза киммерийца сверкали, он злобно оскалился, как рассерженный волк. Могучее тело тряслось от еле сдерживаемой ярости. Наверное, так хищник смотрит на ускользающую добычу.

Добравшись до дверей, колдун принялся раскачиваться, потом кружиться. Он кружился быстрей и быстрей, пока не превратился в расплывчатое пятно. И вдруг исчез.

Вместе с ним исчезла и невидимая преграда. Конан мгновенно прыгнул вперед, занеся меч для сокрушительного удара, но врага уже и след простыл. Со страшной бранью киммериец ринулся в коридор, но и тот оказался пустым. Конан прислушался, но шагов нигде не было слышно.

Он постоял, встряхнул гривой, словно пытаясь отделаться от наваждения, и наконец, вернулся в гостиную. Декситус стоял на страже у двери, Альцина прижалась к стенке, а Нумедидес сидел на своем троне, все еще прижимая к царапине грязный платок. Конан направился прямиком к нему.

— Назад, смертный! — взревел Нумедидес, выставив вперед короткий кривой палец. — Знай же, я стал богом! И я король Аквилонии!

Конан протянул руку. Мускулы бугрились, как корни вековых сосен. Варвар сгреб короля за ворот и одним рывком поставил на ноги.

— Ты хочешь сказать, — прорычал северянин, — что ты здесь был королем? Что еще?! Говори перед смертью!

Монарх забился в лапе варвара, словно жалкий фитиль в гаснущей свечке. Слезы потекли по дряблому, жирному лицу, смешиваясь с сочившейся еще кровью. Он опустился на колени и забормотал:

— Не убивай меня, добрый Конан! Я, конечно, сделал немало ошибок, но я хотел Аквилонии только добра. Не надо, не отправляй меня туда, откуда нет возврата. Ты же не можешь убить старого безоружного человека.

В гневе Конан швырнул Нумедидеса на пол. Вытер меч о край платья поверженного властелина, вложил в ножны. Повернувшись на каблуках, он сказал:

— Я не воюю со свиньями. Посадите куда-нибудь это ничтожество, пока не найдется для него подходящего места рядом с безумными и бесноватыми.

Он двинулся было к дверям, но вдруг уловил за спиной молниеносное движение, услышал вздох Декситуса, метнувшегося предупредить друга об опасности. Нумедидес заметил на ковре отравленный кинжал Альцины и бросился вперед в отчаянной попытке всадить клинок в спину ненавистного варвара.

Конан развернулся, поймал левой рукой державшее кинжал запястье. Правой сдавил королю горло и уложил у подножия трона. Напрасно силился Нумедидес оторвать от себя руку гиганта. Потом забил ногами и захрипел.

Железные пальцы Конана все сильнее сжимали жирную шею. Глаза короля закатились. Рот раскрылся, но теперь уже беззвучно. Все страшнее стискивалось неумолимое кольцо, и наконец, стоявшие в зале услышали слабый треск. В уголке рта у Нумедидеса появилась еще одна капелька крови. Лицо посинело, руки разжались и упали. Отравленный кинжал звякнул об пол и отскочил в угол.

Конан не отпускал горло, пока жизнь не оставила короля. Наконец он разжал пальцы, и тело с глухим стуком плюхнулось на пол неряшливой грудой.

В коридоре послышался топот ног, бряцанье доспехов, и Конан мгновенно, переведя дыхание, выхватил меч из ножен. Но в дверях показались его же люди, которые после небольшой драки со стражниками рыскали по бесконечным рядам покоев в поисках предводителя. Солдаты, подтягиваясь к дверям один за другим, немедленно умолкали при виде киммерийца, который стоял, широко расставив ноги, с мечом в руке возле Аквилонского трона, и в глазах его сверкало торжество.

О чем он думал в этот момент, не знал никто. Но, в конце концов, он вложил меч в ножны, наклонился и снял испачканную в крови корону с растрепанной головы мертвого Нумедидеса. Он держал в руке этот тоненький обруч. Другой — развязал тесемки шлема. Потом, сбросив шлем, обеими руками поднял корону и, подержав перед глазами, надел.