Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Сейчас Ноам придёт, он и будет заниматься с вами. Но вы и сами тут можете организоваться — вы грамотные, почти взрослые, а книги тут есть… Вы, Шмулон и Рувик, займитесь с Цвикой и Нахуми — вам только на пользу».

«А где всё-таки папа?» — вдруг спросил Рувик. — «Я надеюсь, что скоро он будет с нами»? — уклончиво проговорил Ирми. — «А мама? Что с нею?» — не отставал теперь уже Шмулик. — «С мамой дедушка и бабушка… и с младшими. Мне удалось с daddy связаться по ницафону! — снова уклонился Ирми от прямого ответа, и чтобы увести ребят от сложных вопросов, с преувеличенной энергией быстро заговорил: — Я слышал, Рувик, что ты только что предположил. Ты правильно догадался. Это именно он — угав-орган. Хотя на самом деле, угав иногда так и переводят — орган. Мне, по правде говоря, трудно дать точное описание древнего угава. Поэтому, чтобы не получилось «масло масляное», ваши руководители решили назвать это большой угав.

Ну, а тот, на котором вы так славно выступили, получается — малый угав… Народу в самом деле понравилось, из-за этого они и заблокировали фиолетовую кнопку… И вот… мы заканчиваем первичную сборку макета, чтобы можно было опробовать в действии… Если учесть кошмарные воронки, то надо спешить…» Ребята смотрели на него во все глаза. Ирми прибавил: «Вам тоже дело найдётся — будем вместе доводить конструкцию до ума… Ещё и Максим с друзьями и ваш братишка…» Четверо мальчишек уселись прямо на полу в углу комнаты и с интересом поглядывали, как Ронен вместе с Гиладом и Ирми принялись, переговариваясь вполголоса, собирать большой угав.

Послышались шаги, раскрылась входная дверь, и из салона послышались голоса — возбуждённый тенорок Максима и мрачноватый, немного в нос, басок Ноама. И вот уже оба входили в комнату. Близнецы вскочили и бросились к брату, который крепко прижал их к себе, бормоча: «Братишки… братишки…» Они уселись рядом на пол, но вскоре Ноам вскочил и присоединился к остальным, манипулирующим с затейливой конструкцией. Он только обронил: «Нет с нами Гидона — он бы сразу догадался…» — но в следующий момент сам же и придумал, что надо делать. Рувик жадно наблюдал за братом и неожиданно тихо выдал своё замечание, которое было с благодарностью принято. Ноам печально улыбнулся ему, близнецам даже показалось, что в его глазах мелькнуло нечто, похожее на слёзы, и продолжил свою работу.

Ронен сел подле собранного на живую нитку неуклюжего инструмента и положил руки на клавиши, близнецы приблизились, Ноам за ними следом. Но Ронен сказал: «А вот этого не советую: мы ещё не приспособили молоточки-глушители. Все присядьте к окну. Ирми, окна лучше задраить…» Раздались знакомые звуки шофара, в них то и дело вплетались грозные и тревожные тремоло… Иногда удивительный инструмент издавал знакомые напевные звуки духовых инструментов, но главное — необычная энергетическая мощь, которая не была ни в коей мере связана с громкостью звучания. Поначалу казалось, что немного закладывает уши, но вместе с тем ребята ощутили прилив энергии, и словно бы испарилась усталость и все тревоги с кошмарами вчерашнего дня. Шмулику показалось, что теперь он может всю ночь просидеть над книгами. Лицо его чуть порозовело, он глянул на близнеца, потом на старшего брата и увидел, что и у тех глаза засияли воодушевлением. Угрюмая печаль на лице Ноама уступила место выражению озабоченности.

Ронен опустил руки, наступила тишина. Все какое-то время молчали, ошеломлённые.

Потом Гилад, как бы очнувшись, покачал головой: «Ох, ребята, не слишком ли сильно получилось? Я даже начинаю опасаться, что если нам удастся довести этот большой угав до ума и публично задействовать его, то нас могут обвинить в звуковом наркотике самой убойной и смертоносной силы…» Ирми тоже казался возбуждённым более обыкновенного, он оживлённо, даже слишком оживлённо, заговорил, то и дело горько усмехаясь: «Да, Гилад, обязательно обвинят — в самых страшных преступлениях! Если и не за что, то — просто по привычке! Как будто нас уже не обвинили в смерти Ашлая… Офелия с Тумбелем — главные прокуроры!» Близнецы уставились на Ирми, перевели взгляды на Гилада с Роненом, переглянулись между собой, тогда как Цвика и Нахуми в свою очередь уставились на них расширенными от страха глазами. Ноам с мрачной усмешкой покачивал головой. Ирми, как бы не замечая недоуменных взглядов подростков, перешёл на серьёзный тон: «Но какое нам дело, в чём нас теперь обвинят! После Ашлая-то…» — «Расскажи ребятам, что там с Ашлаем, — встрял Гилад. — Они же и этого не знают: я как-то забыл им рассказать…» И Ирми коротко рассказал то, что нам уже известно. Реакция ребят оказалась предсказуемой: они не на шутку перепугались. Пришлось на некоторое время прервать демонстрацию большого угава, которая возобновилась только после обсуждения личности покойного и обстоятельств его смерти. Близнецы наотрез отказывались согласиться с тем, что из-за этого обвинения им придётся длительное время скрываться и отсиживаться вдалеке от родных и друзей. Они готовы были тут же бежать и доказывать, что ни шофар, ни угав никому не могут принести никакого вреда. Наконец, Ирми потерял терпение и прикрикнул на них: «Вы будете сидеть тут столько времени, сколько понадобится… или… я у вас угав и гитару отберу…