Сергей Булыга - Бродяга и фея (сборник)

На третий день корабль был выброшен штормом на берег и там распался на куски, расплавился и испарился – арихальк, едва коснувшись чужой земли, бесследно исчез. Тоже самое случилось с арихальковыми одеждами, копьями, монетами и многим и многим другим. Чтобы хоть как-то выжить на новом, совершенно незнакомом для них месте, беглецы, смирившись, были вынуждены перенять тамошние варварские нравы: одни из них занялись ремеслами, другие земледелием. И лишь один колдун, не пожелавший знаться с дикарями, скрывался в неприступных скалах и неустанно заносил на глиняные таблички историю великой катастрофы. Где и когда он встретил свою смерть, никто не знает, да и таблички были найдены случайно. А глина – это тот же арихальк; она не вечна, тем более, что колдун ее не обжигал. Вот потому-то первый, кто нашел его труды, прочел не все, и где чего не понял, там добавил от себя. Примерно точно также поступали потом и другие. Так что теперь, спустя четырежды по триста лет, всякий о случившемся толкует как ему угодно. Поэтому и я сейчас поведал вам лишь то, что слышал, а не то, что видел.

Одни рождаются в поле, другие в лесу, третьи в дороге, на постоялых дворах, а самые счастливые рождаются в родительских домах. Молчаливый же родился в лабиринте, и первое, что он увидел, это очень высокие стены, уходящие к самому небу. Но серые и холодные стены не испугали его потому, что в вышине над ними Молчаливый увидел яркое синее небо. Родился – и не закричал. Смотрел на небо, жевал беззубым ртом и хмурился. Мать испугалась, шлепнула младенца раз, второй… Все, кто рождаются на свет, должны испуганно кричать – так надо, – а этот молчал.

Он так и вырос молча, его так и назвали – Молчаливый. Мать часто плакала, кричала:

– Скажи хоть что-нибудь!

А он молчал. Он ничего не говорил, зато очень любил слушать. Стоило лишь старикам собраться у костра и заговорить о былом, как Молчаливый крадучись подходил к ним, садился и слушал. Поначалу его отгоняли, говорили, что не его это ума дело слушать взрослые речи, а после привыкли. Молчаливый мог слушать часами, особенно если беседа шла о том, что же сокрыто за стенами лабиринта.

На этот счет предполагали разное. Одни считали, что весь мир – это лабиринт, и нечего тут голову ломать. Другие же уверяли, что лабиринт имеет предел, что из него можно выбраться, и тогда…

И тут мнения вновь разделялись. Одни утверждали, что, выйдя из-под защиты высоких стен лабиринта, человек непременно погибнет, ибо в открытых пространствах водится великое множество крайне опасных для него зверей. Другие же, напротив, доказывали, что за пределами лабиринта вдоволь еды и питья, что там светло. А им возражали: да, конечно, там светло, там все освещено солнечным светом, но солнечный свет, как известно, губителен для человека. И это великое благо, что стены лабиринта столь высоки, что солнце освещает лишь их вершины, а ниже проникнуть не может. Ведь солнце – это… Но так как никто из стариков никогда не видел солнца, то разговор на этом обычно иссякал, и начинали спорить о другом – куда идти, какие делать отметки на стенах, что брать с собой, как уберечься от дозорных враждебного племени и еще о многом и многом другом.

Однако все эти беседы велись более для приятного времяпрепровождения, нежели для практической пользы. Ведь в то, что из лабиринта можно выбраться, никто всерьез не верил. Просто людям необходимо мечтать, вот старики и мечтали. Вспоминали, как тридцать восемь зим тому назад охотники поймали человека в диковинных одеждах. Человек этот не умел изъясняться на правильном языке, был сильно истощен и вскоре умер. Одежду его поделили, и племени, к которому принадлежал Молчаливый, достались его башмаки и еще какой-то плоский камешек странного вида со странными же знаками на нем. Башмаки и камешек хранились в капище; в большие праздники жрец позволял встряхнуть камешек и приложить его к уху, и тогда можно было услышать негромкое мерное тиканье. А вот башмаки, те не позволялось трогать никому. Считалось, что тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет плутать по лабиринту до тех пор, пока не обессилит и умрет.

Башмаков все боялись. Один лишь Молчаливый иногда подкрадывался к капищу, заглядывал в щель между камнями, жадно смотрел на башмаки и мечтал о том дне, когда он похитит их и выйдет из лабиринта. Но, Молчаливый это понимал, его время еще не пришло.

А пока что он ждал и мужал. Помогал матери – собирал съедобный мох, молол в ручных жерновах улиток, ловил в ручье водяных жуков и лягушек. Когда же он подрос, брат матери стал брать его на охоту за крысами.