Сергей Булыга - Она

Потом день кончился, настала ночь. И человек заметил, что луна уже не круглая, что на нее ложится тень. Он знал: тень только поначалу небольшая, но с каждой ночью она будет расти и расти, пока и вовсе не закроет ясный лик луны. Потом тень станет уходить, луна – круглеть, и вскоре вновь над городом взойдет весь ее круглый, сияющий лик. Но – увы – по-прежнему холодный. Почему?

Долго думал над этой загадкою младший помощник. Три полнолуния, четыре новолуния прошло, прежде чем он решил: она несчастлива. И, главное, никто не знает, что с нею случилось.

Если кому-либо плохо, он говорит об этом, стараясь развеять беду. Если кому-либо очень плохо, он делится этим только с самыми близкими. Ну а если случается неизмеримо, невыносимо плохо, то кто здесь поможет? Никто. Значит, лучше молчать, и даже если у тебя спрашивают, не отвечать. Наверное, луна так и решила. Подумав так, младший помощник обмакнул перо в чернильницу и написал: «Она»… а после отложил перо и опустил глаза. Он знал, что больше все равно ничего не напишет. Он понял – он ее не понимает. И, наверное, никогда понять не сможет. Она – это она, а он – это он. Он, конечно же, знал, что понимать вовсе не обязательно, можно просто сочинять складные строки. Так, например, со словом «она» рифмуется «луна»… Нет! Ни к чему! Он зачеркнул «Она», отложил перо, ушел в дальний угол, подложил под голову парик, накрылся картой мира, закрыл глаза и заставил себя уснуть.

Всю ночь ему снилась луна. Луна ему улыбалась. Он понимал, что это неправда, и потому боялся проснуться – ведь наяву он такого никогда не увидит. Зато…

Увы! Пропели петухи, и он ушел на службу.

На службе он ни с кем не разговаривал и никого не замечал. Сидел, сводил цифры в столбик… и сделал ошибку – не прибавил, а убавил; неверное число, сам того не желая, заменил на верное. Переписчики ничего такого не заметили, ошибку повторили, и роковая цифра пошла гулять по закладным и векселям – мы к ней еще вернемся. Но это будет после, а пока я объясню вам, в чем была причина ошибки. Дело в том, что в тот день младший помощник ничего перед собой не видел. Кроме, конечно, луны. Луна ему улыбалась. Луна была, как всегда, молчалива, но она улыбалась. Ему одному. И он об этом знал.

А вечером, придя домой, он, позабыв про перо и бумагу, сел к окну и стал смотреть на луну. Та взошла над соседнею крышей и стала медленно подниматься по небу. Луна была грустна. И он был грустен. Луна улыбнулась, улыбнулся и он. Потом они вместе смотрели на звезды и молчали.

Молчать можно по-разному. Порою молчат оттого, что говорить больше не о чем. Но молчат и тогда, когда сказать нужно очень много, и то, что хочется сказать, настолько важно, что никакими умными словами этого не выразить. Тогда тоже лучше молчать. Не беспокойтесь, вас поймут и без слов.

И потому, наверное, они оба молчали.

Они молчали так еще десять ночей.

А на одиннадцатый день младший помощник пришел на службу и узнал…

Что по чьему-то ротозейству или, скорее, по злому умыслу, кто-то где-то взял и не прибавил, а убавил, роковая ошибка нарушила и без того шаткое равновесие прихода и расхода, а посему торговый дом «Отец и сыновья» признает себя прогоревшим и распускает – с выходным пособием – всех своих главных, старших, средних и младших счетоводов и их помощников на все четыре стороны.

Вернувшись домой много раньше обычного, один человек – теперь уже не младший помощник, а просто один человек… Итак, он сел к столу и стал ждать ночи.

Сначала был день, потом никак не мог закончиться вечер, потом – наконец-то! – наступила долгожданная ночь.

Луна не появлялась.

Шло время. Небо за окном было черное, непроглядное, звезды были далекие и, надо признаться, красивые.

А луна не появлялась. Ударили полночь. Еще вчера в такое же время она уже поднялась едва ли не до самой вершины своего пути, но сегодня…

Один человек, не находя себе места, уже не сидел – стоял на подоконнике.

И вдруг…

Она взошла над соседнею крышей и быстро, улыбаясь – ему одному – стала подниматься по небу. Теперь она была уверена: он ждал только ее, он волновался, он ее любил. Ведь опоздала-то она намеренно, желая убедиться, что вовсе не звезды его привлекают, а только она. Луна сверкала в черном небе, свет, исходящий от нее, был теплый и манящий. И он, не удержавшись, протянул к ней руки и шагнул вперед, в ночную пустоту. Ненароком задетая им чернильница упала и разбилась, чернила растеклись по бумаге, скрывая зачеркнутые одни и те же слова: «она», «она», «она», «она»… Ну а перо, скатившись с подоконника, полетело вниз, минуя этажи, закрытые ставнями окна, выщербленные временем стены. Перо – не монета, оно не падало, оно летело медленно, то прижимаясь к дому, то паря над мостовой. Полет его был столь витиеват, что казалось, будто чья-то невидимая рука выводит слово за словом, строку за строкой, а после ставит точку. На земле.