Валерий Иванов-Смоленский: Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

— Из колена? — поразился, до сих пор молчавший Азазелло, он вдумчиво изучал тощую коленку Фагота, — Еву из ребра, этого… из…

— Колено — это род. Кажется, у иудеев их было двенадцать. Но не уверен, не уверен… — пробормотал кот.

— После распада Израильско-Иудейского царства в Северной Палестине образовалось Израильское царство, которое в 722 году до новой эры было завоевано ассирийским царем Саргоном II. В Южной Палестине образовалось Иудейское царство со столицей в Иерусалиме. Но царь Вавилонии Навуходоносор II захватил в 586 году до новой эры Иерусалим, разрушил его и ликвидировал Иудейское царство…

Здесь чтец приостановился и, не удержавшись, похвастался, — между прочим, все сведения из первоисточников, а не каких-то там энциклопедий.

— Ну-ну… — с сомнением проскрипел Фагот, поправляя на носу пенсне.

— Клянусь хвостом, — серьезно сказал кот, — самого Иосифа Флавия читал. И настороженно посмотрел на сидящего, ожидая новых козней в свой адрес от вечно задиравшего его верзилы.

Но тот молчал, сосредоточенно расчесывая грязными ногтями свои усишки и пытаясь придать им стоячий вид. Молчал и Азазелло, устремивший свою разбойничью, плохо выбритую рожу в сторону Иерусалима.

— Иудея — римская провинция в Южной Палестине, начиная от шестого и, заканчивая триста девяносто пятым годом новой эры. С шестьдесят третьего года новой эры территория Иудеи находилась под римским протекторатом, — продолжил Бегемот, почти не заглядывая в бумагу, — именно в это время, и именно здесь зародилось новая мировая религия, получившая название христианства, по имени ее основателя и первого проповедника Иисуса Христа…

— И, именно, его мы должны отыскать, — гнусаво, в тон Бегемоту, продребезжал Фагот. — Кстати, почему Христос? Он же был просто Иисусом Назореем, сыном пожилого плотника Иосифа и воспитанницы храма Марии.

— «христос» — это греческий эквивалент древнееврейского слова «мессия», — тут же выдал всезнающий кот, а в переводе оно означает «помазанный». Отсюда и термин «помазанник божий»…

Послышались отдаленные крики погонщиков, рев ослов, блеянье коз. Город недавно проснулся и начинал обыденную торговую суетливую жизнь. С юго-востока уже начинал набирать силу палящий аравийский суховей.

Троица молча взирала со склона Елеонской горы на открывшуюся панораму древнего города. Пестрое зрелище представлял собой Иерусалим. Лепившиеся бок о бок лачуги, глядящие в упор друг на друга куцыми подслеповатыми оконцами через узкие извилистые теснины улочек, сменялись широкими аллеями, со стоявшими на них горделиво и отчужденно богатыми особняками. Белые двухэтажные дома с непременными террасами и открытыми широкими балконами утопали в зелени фруктовых садов. Некоторые из них окаймлялись апельсиновыми и оливковыми рощицами.

Где-то справа, невидимые за гористой местностью, неподвижные густые и свинцовые воды Мертвого моря жадно ловили первые лучи восходящего солнца. С востока показались первые караваны, идущие из Аравийских пустынь. Послышалось фырканье верблюдов и гортанные голоса погонщиков.

Время шло, и город все более напоминал собой огромный развороченный муравейник. К рыночным площадям и обширным торговым рядам, расположенным в западной его части со всех сторон непрерывным потоком двигались люди и животные. Свои изделия на тележках катили горшечники и кузнецы, ткачи и сапожники, столяры и мебельщики. В кедровых коробах и сундуках везли, переложенные большими пальмовыми листьями куски мяса и многие виды рыбы. Груды зелени, фруктов и овощей перевозились в возках, запряженных мулами и ослами.

Громадный базар, беспорядочно перегороженный открытыми и закрытыми торговыми рядами, перемежавшийся площадями и площадками, был похож на исполинский встревоженный улей. Точно пчелы в нем, сновали и гудели многие тысячи людей. Все перекликались, расхваливали свой товар и зазывали к себе. Громко переругивались лоточники, стремящиеся расположиться в прохладной тени, скандалили, ругались и спорили из за бойких мест менялы, водоносы и многочисленные нищие…

— Пора, — решительно сказал Коровьев, поднимаясь на свои длинные нескладные ноги.

Он вытащил из кармана длинную серебряную цепочку и ловко защелкнул ее на ошейнике, опоясывающем шею Бегемота, отчего тот сделал вид, что несказанно обиделся.

— И днем и ночью кот мученый, все ходит на цепи бегом… — показал он знание славянской классической литературы, значительно перефразировав великого поэта, — может мне еще на все четыре лапы встать?