Степан Чэпмен - Реванш ситцевой кошки

Т.Б. скользнул обратно в номер. Дорис стояла на коленях возле граммофона, вывалив пластинки на пол и пытаясь нащупать что-то в ящике. Когда Т.Б. был уже совсем рядом, она сдернула с вертушки диск и метнула в него. Он отбил диск на лету и, ухватив Дорис за воротник пеньюара, притянул ее к себе.

— Не стоит шутить с такими вещами, — прошипел он ей в лицо, — можно пораниться.

У нее вырвался — и сразу же захлебнулся — отчаянный крик, а через мгновение она уже лежала на ковре с перерезанным горлом.

Т.Б. вытер свои бритвы об покрывало, лежавшее на постели, забрал из-под граммофона пистолет и вытащил из-под дивана портфель. Потом простился с Дорис:

— Счастливо оставаться, сестренка. Не сказать, чтобы тебе чертовски хорошо удавались званые вечера, но что уж теперь. Не поминай лихом, до новых встреч в эфире.

Он легко перемахнул через груду содрогающегося акульего мяса в дверном проеме и очутился в коридоре. Отсюда было рукой подать до лестницы. Он выбрался на крышу и спустился на задний двор через пожарный выход. Теперь по переулку до Кашемир-стрит, и он свободен как птица. А если у входа в отель его дожидаются еще пара-другая акул — что ж, пускай себе ждут. Т.Б. не спеша двигался на север, выбирая себе подходящий приют на ночь. Прямо перед ним, стоя на тротуаре и прислонившись к фонарному столбу, трахались брезентовый юнга и гавайская танцовщица в юбочке из травы. Да уж, чего только не увидишь в этих трущобах.

Т.Б. замедлил шаг возле какого-то отеля, разглядывая на редкость унылый вестибюль через засиженное мухами стекло, когда его спину прошила пуля. На этот раз лось с парабеллумом стоял всего в двух шагах и не промахнулся. Затем лось обернулся к фонарю, под которым, в островке света, прижимались друг к другу юнга и танцовщица. Те опрометью бросились прочь и мгновенно скрылись за углом.

Теперь на улице не осталось ни души — только лось и Т.Б. Начал накрапывать мелкий дождь. Т.Б. чувствовал, как брызги холодят ему затылок. Лось опустился на колени, перевернул его и обыскал. Т.Б. подумал было о пистолете и бритвах, но внезапно борьба показалась ему чересчур утомительным занятием. Хотелось просто спокойно полежать здесь, на тротуаре, немного вздремнуть… Вот только этот лось, чертов бешеный лось в дешевом зеленом пиджачке… Какого рожна ему все-таки было надо?

Лось расстегнул бумажник Т.Б. и принялся изучать его водительское удостоверение.

— Т.Б. Оборотман? — вслух переспросил он. — Что еще за петрушка? Это ж не тот парень. Да и слыхано ли вообще, чтоб осьминогов так звали?

— Меня так зовут, — просипел Т.Б.

Лось подскочил:

— Мать честная, ну и напугал же ты меня!

— В таком случае мы квиты, а?

— Значит, фамилия твоя Оборотман? А отчего ж не Спрутман? Ты, что ли, иностранец какой будешь?

— Я поменял имя.

— Так ты не тот Тоби Спрутман, следователь по страховым делам?

— Нет, черт возьми. Неужто я похож на страхового следователя?

— Ух ты, жалость-то какая. Неувязочка, значит, вышла.

— Так ты не из Бойцовой Рыбки?

— Не из кого ?

Т.Б. рассмеялся и тут же охнул от боли.

— Тебе стоило бы навести кой-какие справки, прежде чем тратить силы на пальбу по ни в чем не повинным людям.

— Ха, силы. Скажешь тоже.

— Тем не менее, разобраться не помешало бы.

— Твоя правда, — конфузливо улыбнулся лось. — Но я, знаешь ли, малость тугодум. Характерная черта моей самобытной натуры.

— Да разве ты надорвался бы, если б дал себе труд отыскать нужного осьминога, остолоп ты хренов?

— Вряд ли, — усмехнулся лось. — Но только для остолопа вроде меня это был бы не шибко характерный поступок, верно?

С этими словами, как будто желая подкрепить свою мысль наглядным примером, он с силой обрушил на голову Т.Б. рукоять парабеллума. И все затопила беспросветная ночь…

Т.Б. осторожно ощупал свои губы, вокруг которых налип влажный от дождя комок спутанных лент. Язык напоминал на вкус ржавый напильник. Его самого тащил, перекинув через плечо, какой-то лось. Ну да, теперь все ясно: ленты бросились ему в голову, потому что его несли головой вниз.

Час спустя — спустя очень долгий час — Т.Б. свисал с флагштока над безлюдным школьным двором. Выпотрошенный. Вздернутый на двух железных крюках. Болтающийся на холодном мокром ветру. Вывернутый наизнанку. Лавандовая тряпочка с глазами. Он глядел на огни фонарей сквозь собственный полупрозрачный затылок. Думать в таком состоянии было сложно.

В ночи больше не слышалось ни звука — ни воя сирен, ни криков. И здесь, на высоте трех этажей над мостовой, Т.Б. наконец дошел до своей последней черты.