Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

– Вероника Каледина, – повторил Князев. – По-моему, журналистка…

– Очень приятно, – пролепетала Вера.

Она хотела протянуть очкарику, восседавшему за столом, заваленным бумагами, руку, но мешали туфли. Возникла неловкая пауза.

– Так вы вместе?.. – угрожающим тоном начал Сергей Алексеевич. – А все байки насчет истории скульптуры – фуфло?..

– Про свою профессию я сказал истинную правду! – попытался защищаться Женя, но хозяин архива уже поднимался из-за стола, сжимая кулаки.

– Во-о-он!!! Чтобы я больше вас никогда здесь не видел, проклятые писаки!..

Молодые люди не помнили, как оказались на улице.

– Действительно, как вы здесь… А откуда вы… – выпалили они одновременно, смущенно замолчали и так же синхронно рассмеялись.

– Никак не ожидал вас здесь встретить, Вера.

– А я – вас.

– И все-таки…

Где-то невдалеке послышались голоса. По тону чувствовалось, что говорившие возбуждены.

– Знаете, мне, наверное, лучше отсюда убраться поскорее, – озабоченно взяла девушка Князева за локоть. – Я тут не совсем официальным путем оказалась…

– Вы не совсем, – улыбнулся Женя. – А я вот – совсем неофициальным. Через забор перелез.

– Тогда… бежим?

– Бежим.

Конечно же, уходить легальным способом – через проходную – обоим не хотелось. Поэтому Евгений привел девушку к тому самому штабелю ящиков в укромном закутке.

– Забор здесь совсем невысокий. Я вас подсажу и…

Он запнулся, представив, как его руки снова ощутят под легкой тканью упоительно упругое девичье тело…

– Лучше сделаем так, – мягко перебила его Вера. – Я заберусь на ящик, вы – на забор, а когда окажетесь наверху – втащите меня за руку.

– Конечно, – обрадовался молодой ученый.

Голоса слышались уже за ближним поворотом…

– Входите, не заперто!

Дверь приоткрылась буквально на тридцать сантиметров, и в образовавшуюся щель протиснулся угрюмый, стриженный наголо великан в белом халате, трещащем на литых плечах. При росте без малого два метра крошечная головка его казалась принадлежащей другому человеку и только по ошибке приставленной к могучему телу.

– Доброе утро, герр доктор…

– Здравствуй, Герберт. Чего тебе?

– Мне?.. – наморщил дегенерат узенький лобик, помялся на месте, не зная, куда девать здоровенные ручищи, далеко высовывающиеся из коротковатых ему рукавов, и наконец спохватился: – Так это… Пациент из восемнадцатой помер…

Доктор Грюнблиц мученически завел очи: стоило беспокоить его ради такой мелочи, как смерть очередного помешанного. Одним больше, одним меньше… Все равно скоро гестапо заберет отсюда всех психов под свое крылышко. Умственно неполноценные по законам Рейха [27]приравнены к евреям и цыганам, а следовательно, подлежат беспрекословному уничтожению. Просто чудо, что очередь у скорой на руку тайной полиции еще не дошла до детища доктора.

Нет, Вальтер Грюнблиц не был злым человеком, и сумасшедшим под его покровительством жилось намного лучше, чем в других подобных заведениях. Но что он мог поделать против всесокрушающей машины новой власти? Шести лет не прошло с тех пор, как в кресло рейхсканцлера взобрался этот бесноватый австрияк (доктор не отказался бы понаблюдать за ним в своем заведении пару лет, но, естественно, никому бы не признался в этом невинном желании), а размеренная жизнь до марта 1933-го уже кажется чем-то далеким и почти ненастоящим.

А ведь, помнится, почтенный психиатр сам поддался общему экстазу и отдал свой голос партии этого чудовища, сулящего немцам золотые горы, а Германии – всеобщее уважение в мире. Да, кое-что сбылось. Германию сейчас если и не уважают, как раньше, то определенно побаиваются, словно уличного громилу, без спросу вламывающегося в чужие дома, а граждане позабыли про такое «завоевание демократии», как безработица… Но, в придачу к некоторым благам, честные немцы получили и молодчиков в черном, и ночные аресты, и концлагеря, о которых принято говорить только шепотом…

– Герр доктор…

– Ты еще здесь? – выплыл из невеселых дум старый медик. – Разве я не распорядился насчет этого…

Несмотря на преклонный возраст, он помнил фамилии всех своих пациентов, начиная с достославного уже 1889 года, когда молодым и полным амбиций начинал свою практику, но все равно раскрыл толстый журнал и нашел нужную страницу.

– Лемке Отто Альберт, одна тысяча восемьсот… Ты же знаешь, что нужно делать, Герберт?