Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2 - Перекресток зимы и лета

Подойдя к дубу, Громобой как следует осмотрел его весь кругом, но ничего похожего на дупло не нашел. Мелькнула мысль: постучаться, что ли? Не долго думая, Громобой ухватился за один из старых, низко опущенных кривых суков и полез на дерево.

Ветки росли густо, так что опоры искать не приходилось, а кое-где он даже с трудом протискивался через переплетения ветвей. Жесткая, в крупных трещинах кора поросла лишайником, от нее остро пахло лесной прелью, густые зеленые листья совсем заслонили свет, так что Громобой ничего вокруг себя не видел и даже не знал, высоко ли забрался. В ветвях шумел ветер, могучий голос дерева тянул древнюю воинскую песню, и Громобою как-то легче дышалось от этого шелеста: казалось, что само дерево подхватило его и весело, как зрелый отец младенца-сына, перекидывает с руки на руку, с ветки на ветку – все выше и выше. Корявые изгибы сучьев сами ложились под ноги, как ступеньки лестницы, сверху другие ветки тянулись, как руки навстречу, и Громобой лез наверх, как по дороге шел. Жмурясь, чтобы уберечь глаза, он не оглядывался по сторонам и ничего не видел, кроме ближайшей верхней ветки.

Вдруг он заметил, что ветки, по которым он ступает, не висят в воздухе и не крепятся к стволу, а торчат из земли. Тряхнув головой, Громобой остановился и огляделся. Дуба больше не было – он стоял на тропинке, где из плотной земли в изобилии выступали изломанные корни, а вокруг него был густой лес.

Добрался. Осознав, что ворота дуба привели-таки его в другое место, Громобой немного постоял, осматриваясь. Лес вокруг был густ, темен, сбоку виднелся глубокий, в перестрел шириной, овраг с обрывистыми склонами. На дне оврага росла сосна, и верхушка ее приходилась почти вровень с вершиной холмика, на котором Громобой стоял. Другое дерево, старая ольха, лежало мостом, перекинутое с одного края оврага на другой, и его корни топорщились в воздухе, издалека напоминая выгнутую спину какого-то здоровенного косматого зверя. В лесу шумел сильный ветер, склонял и трепал верхушки деревьев. Громобой оглядывался, ожидая откуда-нибудь совета, куда идти дальше.

Неясный гул ветра сплетался в слова, сначала неразборчивые, потом все более ясные. Громобой прислушался: издалека долетала легкая россыпь березового шума, и в этом шуме он различал мягкий женский голос, похожий на голос богини Лады:

Громобой огляделся еще раз: прямо перед ним, по краю обводя овраг, вилась бледная, едва заметная тропинка. На земле, густо усыпанной серовато-бурым слоем старой палой листвы, где лишь изредка торчали зеленые былинки, она скорее угадывалась, чем виднелась: на ней не было никаких следов, а только чуть-чуть веяло присутствием живого духа. А может, и того не было, а просто кто-то издалека указывал Громобою, куда идти. И он пошел.

Чем дальше он шел через лес, тем крупнее становились деревья вокруг. Подлесок, кусты и мелкие деревца исчезли, оставались только старые деревья-великаны: дубы, сосны, ветлы. Здесь и там громоздились овраги, холмы, валуны, точно какой-то исполин гулял здесь, ненароком ломая столетние дубы и разбивая землю своими тяжеленными шагами. Огромная ива, надломленная посередине ствола, висела ветвями вниз и была похожа на великана-велета, которого враги убили и повесили вверх ногами. Ветер дул все сильнее. Он стремился откуда-то сверху навстречу Громобою, и идти становилось все труднее. Пригнувшись, опустив голову и набычившись, Громобой упрямо шагал и шагал против ветра, почти не глядя вперед и на каждом шагу цепляясь руками за стволы и ветки, чтобы не отнесло назад. От ветра гудело в ушах и шумело в голове, постоянное сопротивление вихря заставляло напрягаться изо всех сил, так что вскоре Громобой уже не чуял земли под ногами, а ощущал одно: что лезет все вверх и вверх.

Местность поднималась и постепенно перешла в крутой склон горы. Ревущий вихрь стремился в горы вниз, как водопад, наклонял огромные стволы, теребил и ломал ветки; в лицо Громобою летели древесные обломки, листва, комья земли и даже мелкие камни. Одной рукой заслоняя глаза, второй он хватался за что попало, за деревья, за корни, торчащие отовсюду, за выступы скалы, подтягивался, но лез и лез вперед с чудесным упрямством – качеством, за которое его всю жизнь бранили и которое сейчас так пригодилось.