Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2 - Перекресток зимы и лета

Огнеяр в свой черед смотрел на него с жадным и нетерпеливым любопытством. Уже не один год он знал, что где-то на свете есть для него достойный противник, для схватки с которым он рожден. Не один год он томился, стремясь скорее увидеть его и испытать свои силы в настоящей борьбе. И вот его соперник был перед ним, и сердце Огнеяра ликовало: сын Перуна не обманул его ожиданий. От рослого, плечистого рыжеволосого парня веяло жаром грозы, и от дыхания Небесного Огня вся кровь Огнеяра вскипала, в жилы его вливалась сила Подземного Пылания. Его не смущало то, что противник был выше чуть ли не на голову, мощнее сложением и, очевидно, сильнее: Огнеяр хорошо знал свои сильные стороны, был вынослив, устойчив и упрям. В нем было вдоволь звериной осторожности, но совсем не было боязни; привыкнув к своей неуязвимости, он не знал страха смерти. Лицо соперника, полное непримиримой враждебности, но не обремененное, как любил говорить Огнеяр, избытком мысли, забавляло его, и его человеческая природа смеялась, а Велесов дух в нем отвечал на эту враждебность и стремился в схватку, как вода течет вниз – потому что такова ее суть, и иначе ей нельзя.

– Ну, здравствуй! – весело сказал Огнеяр. – Давно же я тебя дожидался! Чай, все ноги стоптал, пока до меня добрался?

– Где она? – спросил Громобой. Он помнил, что сюда его вызвал голос Дарованы, и чувствовал, что она где-то близко, но не мог ее увидеть.

– Кто?

– Дарована. Она была здесь. Куда ты ее девал?

– Сожрал! – Огнеяр усмехнулся, показал белые волчьи клыки в ряду верхних зубов. – А тебе-то она на что? Что тебе до княжны смолятической, посадский ты лапоть? – поддразнивал Огнеяр, с наслаждением видя, как лицо соперника наливается яростью.

Громобой насупился, кровь прилила к лицу: от этих шуток смуглое, злорадно-веселое лицо Огнеяра вдруг стало так ему ненавистно, что он снова шагнул вперед, а Огнеяр легко подался назад, и между ними сохранилось прежнее расстояние. Огнеяр усмехался и притоптывал на месте, как будто приплясывал, играя и дразня. Кровь в нем кипела, ему было трудно стоять неподвижно.

Рыжий красного спросил:

припевал Огнеяр и подзадоривал: – Ну, чего застыл? Задумался? Или загрустил?

– А Весна где? – хмуро набычившись, спросил Громобой. – Ты ее в Ледяные горы упрятал?

– Я! – с тем же веселым торжеством ответил Огнеяр. – Я упрятал! И тебе ее не достать!

– Захочу – так достану!

припевал Огнеяр, приплясывая на месте и подмигивая Громобою, как скоморох.

А в душе Громобоя все выше и выше поднималась горячая волна яростной ненависти. Мысли кончились, потому что стали не нужны; он уже не помнил, кто перед ним и что свело их здесь, у него было одно желание – прихлопнуть эту вертлявую черную нечисть. В голове гулко перекатывался гром, он снова, как с ним уже бывало когда-то, ощущал себя огромным, как сама вселенная, солнце и небо помещались внутри него; он был так огромен, что не видел с высоты той земли, на которой стояли его ноги. Какой-то туман, будто облака, застилал взор, и он видел перед собой черную бездонную пропасть, на дне которой вился Огненный Змей… Руки наливались такой силой, что сами с трудом держали собственную тяжесть. Дыхание становилось все более глубоким и тяжелым; вся его сила стремилась навстречу этой нечисти, но не хватало какого-то толчка.

– Возьми, коли такой удалый! Попробуй! – предлагал Огнеяр, задыхаясь от переполнявшей и душившей его силы.

Вся земля, на которой он стоял, отдавала ему свою глубинную мощь, и ему хотелось прыгать, чтобы убедиться, что его ноги еще не стали корнями. Огненная Река Подземелья текла теперь в его жилах, и хотелось скорее выпустить наружу этот палящий жар. Ему было весело, и это веселье требовало немедленного выхода, в голову лезли все самые дурацкие песни, и он готов был выть волком и ходить колесом, только бы расшевелить своего туго соображающего противника. Напасть первым Огнеяр не мог – он должен был ждать, потому что Перун отбивает Лелю у Велеса, а не наоборот!

В облике Огнеяра Громобой уже не видел почти ничего человеческого: это смуглое лицо исказилось, в нем явственно проступили черты волчьей морды, глаза загорелись, как два багровых угля, зубы блестели в зверином оскале, но этот оскал продолжал смеяться и дразнить. В душе Громобоя клубилось черным облаком и поблескивало молниями неудержимое яростное возмущение, но собственная сила была так тяжела, что он ощущал себя каменной горой и не мог сдвинуться с места.