Александр Шапочкин - Поле боя

Сам перелёт… о нём я не мог сказать ничего. Старта как такового я не почувствовал, как и перегрузок, гравикомпенсаторы работали отменно, разве что внезапно для самого себя обнаружил, что мир перевернулся, и я не сижу, а лежу, пристёгнутый в своём кресле. Затем мир опять качнулся, и по салону, между рядами кресел прошлись дежурные, раздавая нам саморазогревающиеся поддоны с едой и бутылочки с энергетическим напитком. А примерно через час мы уже выходили по огромному трапу из покрытого охладительной пеной корпуса орбитальной фуры в аэрокосмопорте имени Сулейман Шаха, носившего когда-то имя Ататюрка.

Надо сказать, хорошо, что я не знал, в какой именно момент мы пошли на посадку… потому как, скорее всего – поседел бы от страха. Видел я пару роликов в инете о том, как приземляются орбитальные фуры. Эти громадины – не самолёты, и даже не американские шаттлы, которые иногда ещё называли летающими утюгами. Эта махина, объятая пламенем, буквально падала с небес под углом в семьдесят, семьдесят пять градусов относительно поверхности земли. Где-то метров за сто срабатывала инициированная магией воздушная подушка, и ещё какое-то время раскалённый аппарат просто катился по взлётно-посадочной полосе. Только после того как он останавливался, к нему подъезжали пено-пушечные машины и заливали корпус охладителем.

Моя нога ступила на турецкую землю. Точнее, как поговаривали на родине некоторые деятели: «На временно оккупированную реакционным османо-турецким правительством исконно русскую землю Константинополя!» Собственно, в какой-то мере всё было именно так, потому как в тысяча девятьсот девяносто пятом году, в самый разгар Первой Магической, русские войска действительно заняли Стамбул, выбив турецкую армию Салима эль Бамени за Босфор и открыв «второй фронт» с Землями Германской Нации.

Правда, после заключения мира, императору, дабы разрядить международную обстановку, пришлось сдать эти земли в аренду Османо-Турецкой Империи сроком на девяносто девять лет. Официально с целью массовой и мирной депортации местного населения на территорию Анатолии и Сирии, а по факту… По факту дело обстояло примерно так же, как в своё время с Аляской. Восстанавливающейся стране нужны были деньги, да и не факт, что мы могли бы удержать этот город, объединись турки с немцами. Естественно, что сейчас, тридцать лет спустя, никаких подвижек с переселением народных масс не наблюдалось, хотя, как поговаривали в новостях, в Стамбул в последнее время переехало множество греков.

Правда, чисто символически мы там всё-таки закрепились. Всё по тому же договору, собор Святой Софии, он же Айя-Софья, а также прилегающая к нему территория, который ещё перед войной новые власти вновь превратили в мечеть, полностью и безвозмездно передавался Русской Православной Церкви. Также османские власти за свой счёт обязались вернуть зданию первоначальный, ещё византийский вид. И как ни странно, держали данное ими слово, хотя это и приводило периодически к восстаниям непримиримо настроенных исламистов.

На самом деле, блажью подобный ход не являлся, как и не был он пустым реверансом нашим клерикалам. Здание собора было построено на мощном природном источнике силы аспекта «метамагии», а сама его форма служила прекрасным аккумулятором и нагнетателем. Вот Его Величество и не пожелал отдавать мусульманам суннитам в руки подобный козырь.

Было у нас и ещё одно приобретение. Босфор и Дарданеллы на европейском берегу контролировали именно наши вооружённые силы. Для местного населения особых неудобств их присутствие не доставляло, зато наши корабли теперь свободно проходили через проливы без досмотров и проволочек. Плюс мы запирали Чёрное море от разнообразной американо-европейской шушеры, и заодно, случись что, туркам в этот раз не удалось бы блокировать наш флот.

Кстати, в такой глубокой загранице – я был в первый раз в своей жизни. Да что уж там душой кривить – из Империи я ни разу не выезжал, а потому вертел головой по сторонам, высматривая разные интересности. И был неприятно удивлён…

Всё вокруг выглядело… каким-то обшарпанным и старым. Взлётно-посадочную полосу покрывала сеть мелких трещин, здание аэропорта щеголяло грязными стёклами, прорехами, оставшимися от отвалившихся облицовочных плиток, и ржавыми потёками. Даже растущие вместе с сорняками в небольших каменных кадках пальмы казались пыльными и неухоженными. Всё это наводило тоску и вгоняло в депрессию…