Александр Уралов: К.И.С.

Но вот, за месяц до этого дня, после двадцати четырех лет мира, город обложил свирепый герцог Гаун с бешеной сворой закованных в железо и кожу наемников. Три дня тому назад армия Гауна ворвалась в Город. Похоже, что кто-то помог Гауну открыть одни из восьми ворот.

— Во всяком случае, — размахивал лапами Кис, — ребята уверены, что без предательства здесь не обошлось! Вся наша надежда лишь в том, что Гаун откусил кусок больший, чем смог разжевать, — сказал Гилберт, — мы потеряли многих людей, но здесь, в центре, собрались все наши основные силы, и мы держим под контролем мосты.

Разумеется, Кис и я не сказали людям об истинных причинах своего пребывания здесь и о том, что я — пришелец из другого мира. Сейчас у этих парней были свои заботы и свое горе. Но отныне их путь был и нашим путем, ведь выйти из Города не было никакой возможности. Да и не ушел бы я. Стыдно, честно говоря…

Ой, только не подумайте только, что доблестный Черный Рыцарь, аки лев рыкая, дунул в бой против полчищ Гауна, и… «как махнет налево — улочка, направо — переулочек!»

Не было такого. Жаль, очень жаль, конечно, что я не Илья Муромец, одним махом семерых побивахом…

Стивенс вдруг подбоченился и гордо заявил, что мы, де, заявились сюда не откуда-нибудь и не прогулочным шагом, а ни много, не мало, как из Заколдованного Замка. Это сообщение вызвало удивленный шепот, и вокруг нас сгустилась толпа. Кис вскочил на импровизированную трибуну и выдал такую речь, от которой не отказался бы и Гомер!

Вот это была сага! Я не знал, куда и глаза деть, а новоявленный аэд заливался соловьем, низко гудел, как тревожный колокол, переходил на трагический шепот и делал такие драматические паузы, что кровь останавливалась в жилах! Вообще-то Кис говорил чистую правду, но в таком динамично-эмоциональном ключе, что наше приключение обретало вид войны богов с титанами. Здесь были: «звериный оскал», «ужасающее зловоние», «могучий рывок» и «вскипевшая ярость, бурлившая в жилах». Я готов был провалиться сквозь землю, хотя было приятно, что мы, как ни крути, справились.

Конечно, успех был потрясающий. Кис был когда-то студиозусом в местном Университете, зубрил философию, читал старинные трактаты, исправно поглощал выпивку на всех веселых студенческих пирушках и его помнили многие горожане. Словом, он был «свой парень».

— Эх, Рыцарь, веселые были времена! «Иных уж нет, а те — далече»… — шепнул мне кот, блестя глазами.

— А, вот, поясни мне Кис, — спросил я. — Как говорят у нас, каждая война имеет под собой экономическую подоплёку. Чёрта ли этому самому герцогу Вольный Город? Новые земли, рабы, деньги, стратегический пункт?

— Всего помаленьку. — Ответил кот. — Однако, дорогой мой, не забывай, что у нас здесь чаще всего идёт свара за магическое превосходство. Чихать Гауну на деньги, если он сможет достигнуть новой магической ступени, хотя маг из него, как из дерьма пуля. Либо большая кровь — и ты становишься сильнее, либо долгое восхождение по всем приличествующим и полагающимся этапам «большого пути». Между нами говоря, ваши тираны это хорошо понимали. Чем больше народу положишь, тем пуще хранят тебя те силы, которым ты служишь, понял?

— А кому он служит? Королю какому-нибудь?

Кис удивлённо посмотрел на меня и почесал подбородок когтистой лапой.

— Плохо иметь дело с малограмотными, — пробормотал он. — В общем, молодой человек, Гаун, конечно же, считает себя этаким Злым Гением, каковой непременно должен властвовать над людьми, благо, что родился в конюшне… Корону и цепь герцогов он как-то криво получил. Тёмная история, да и не в ней дело… Между прочим, он очень набожен, представляешь?

— «Когда человек изгоняет Бога из сердца, на его месте воцаряется Дьявол». Сам того не осознавая, Гаун служит силам Бездны, — тихо произнёс рядом чей-то голос.

Я обернулся.

— Боже мой, уважаемый доктор! — с радостью закричал Стивенс. — Позвольте пожать вам руку, а я уж грешным делом подумал, что вас нет в городе, а то как не быть вам где-нибудь рядом!

Кис с горячностью, обеими лапами тряс руку пожилому человеку, закутанному в теплый синий плащ. Старая шляпа с маленькими полями каким-то чудом держалась на затылке доктора. Меня поразили его глаза — глубокие, черные, смотрящие на меня с какой-то печальной мудростью. Шея доктора была закутана ярко-красным шарфом, поверх которого лежала седая, не очень длинная, красивая борода. «Экий библейский пророк», — подумал я с невольным уважением и пожал протянутую мне неожиданно крепкую руку.