Галина Гончарова - Перекрестки

Расспросить мужчину можно было и позднее. А пока…

Горячий травяной отвар с медом пришелся как нельзя более кстати. И благодарности во взгляде Луиса было с избытком. Он залпом, не обращая внимания на температуру жидкости, выпил три чашки, потом откинулся назад, покрепче завернулся в одеяло, подсунутое Даланом, и перевел дух.

– Я уж думал – сожрут.

– У меня тоже были такие опасения, – призналась Алаис. – Но до рассвета мы бы отсюда не ушли.

– Почему?

– По преданиям, иногда на рассвете на землю выходил новый герцог, а иногда волны выносили труп, – честно ответила женщина. – Как повезет.

Луис передернулся.

– Повезет, это верно.

– Она просто утащила вас? – уточнила Алаис.

– Нет. Не просто…

Луис замолчал.

Как описать это жуткое чувство?

Когда есть ты, есть громадная (ну, не такая уж большая, но у страха глаза велики) хищница, которая в любой момент может сожрать тебя, и есть море, которое для нее родная стихия. А для тебя?

Для тебя, не так, чтобы родная.

Тавальенцы не любили моря, но в Луисе, видимо, кровь заговорила громко. Он еще в детстве удирал из дома, чтобы где-нибудь искупаться. Мать волновалась, но Эттану ничего не говорила, теперь Луис понимал, почему. Наверное, отец так и не узнал об этой тайне.

Сколько он ни старался сломать Луиса, превратив его в свое подобие, но море…

Ах, это безудержное, бездонное, безграничное, восхитительное…

Как ни назови, но море было для Луиса тем, что всегда останется в его жизни. Можно запретить мальчику бегать на море, но сделать что-то морю Эттан Даверт не сможет. Не причинит ему боль, не обидит, не ударит…

– Она хотела крови. Добровольно данной крови, – наконец разродился Луис. – И не надо больше об этом, ладно?

Алаис кивнула.

Не надо – так и не надо. Она бы тоже не хотела рассказывать о том, как в отчаянии резала себе вены. Разве что когда-нибудь потом, в старости, описать в дневнике, что она сделала, и к чему это привело…

– Вам надо переодеться. И… раны есть? Требующие перевязки?

Луис показал руку.

И…

– Твою… в три дуги… поперек… и коромыслом в…!!!

Ругался он замысловато, и было от чего.

Рана, которую он нанес себе о зуб акулы, зажила, словно и не было. И на ладони красовался схематический, но вполне узнаваемый шрам. Словно круг…

Как будто акула впилась в самую середину ладони, вырвала кусок мяса, и уплыла восвояси. Только это должна быть очень маленькая акула.

– Фунт мяса, пинта крови, – прошептала Алаис. Она и сама не помнила, откуда взялись эти слова, но – были. Ох, были.

– Что? – не понял Луис.

– Ничего. Это вы сами?

– Да.

Алаис поежилась, но промолчала. Страшновато это, честно говоря. Видимо, это были проверки.

На смелость, на сродство к морю, на кровь рода, на… на признание Луиса этим родом, в конце концов! Не просто ж так тебя назовут герцогом?

Алаис пришло в голову, что если бы на земле так проверяли аристократию… видали б мы революцию в том самом виде. Потому что тут требуется громадная сила духа.

Даже не чтобы справиться с акулой – чтобы не наложить в штаны от одного ее вида.

Впервые она взглянула на Луиса с искренним уважением и восхищением.

– Братик!

Лусия пришла в себя, и повисла на шее у тьера Даверта… тьера Лаис?… обильно поливая его слезами.

– Братик, я чуть с ума не сошла… я надеялась… я верила…

Я, я, я…

Алаис едва не фыркнула со злости. Конечно, она. Где уж нам о брате подумать, когда задеты тонкие чувства?

– Полагаю, что вы не захотите пройти этот же обряд, – подвела она итог.

Лусия ее даже не услышала. Зато услышал Далан, и едва не фыркнул, представляя себе тьерину один на один с акулой. М-да… картина вырисовывалась печальная.

Для начала, хищница намертво застрянет зубами в юбках.

Потом ее оглушит диким визгом. Впрочем, если повезет, тьерина просто упадет в обморок – и тогда сдохнут обе. Акула не сможет сплюнуть добычу, а тьерина попросту утонет. Вот и все признание родом.

Это вам не документики в мэрии подписать, здесь все иначе.

Массимо одарил Алаис не слишком дружелюбным взглядом. Впрочем, он был настолько счастлив, что вернулся Луис, что мелкое ехидство было прощено сразу же.

Тьерина обильно поливала брата слезами, и первым, кому это надоело, стал Массимо. Он кое-как отодрал сестричку от брата и встряхнул ее за плечи.

– Тьерина, оставьте его.

Лусия принадлежала к тем женщинам, которые даже плакали очаровательно. Алаис искренне позавидовала.