Райдо Витич: Знак Бесконечности

Парень отодвинул тарелку, выпил залпом чай и, буркнув ‘спасибо’, пошел в свою комнату одеваться. Галина Анатольевна так и не поняла: слышал ее сын или нет, потому за ним двинулась, продолжая внушение:

–– Тебе ведь годов-то уж сколько? 32! А до сих пор не женат. Не дело, сынок. Мне б внуков понянчить, стара совсем, боюсь не дождусь. А хочешь, я тебя познакомлю? На работе у нас хорошая женщина есть, душевная…

–– Мама! –– парень застегнул наплечную кобуру и укоризненно покачал головой, глядя на женщину.

–– Ну что, ‘мама’?! Что?! Добра ведь хочу! Что ты в этой шалопутной нашел?! Что привязался-то?! Алкашка, наркоманка…

–– Хватит! –– глаза Максима предостерегающе сверкнули. Женщина смолкла и обиженно поджала губы. Парень накинул пиджак и только тогда сообщил:

–– Ты ее совсем не знаешь. Не суди.

К входной двери пошел.

–– Конечно, не знаю! Как же! Да все на моих глазах! Притон здесь устроили, ‘малину’! Мало тебе досталось?! Хочешь, чтоб еще наркоман ее тебя порезал или дружки ее уголовные?! –– понеслось ему в спину. Максим, не останавливаясь, взял барсетку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Галина Анатольевна вздохнула, подумала и, заплакав с досады, пошла пить корвалол.

Максим не спеша шел на остановку –– в запасе час, можно пройтись пешком и подумать. Ему не давало покоя вчерашние гадание. Он готов был посмеяться над суеверием, но …лет семь, восемь назад, а сейчас при всем желании –– не получалось. Слишком многое видел, чтоб безоглядно отталкивать предостережение. Особенно после ранения…

В тот день он спешил на вокзал, опаздывая на поезд, и уже видел здание, как чья-то рука, словно наручники, крепко обхватила его запястье, останавливая бег. Он обернулся, недоумевая, какому герою-самоубийце взбрело помешать его передвижению, и первое, что увидел –– фиалковые глаза. Они принадлежали хозяйке руки –– тонкой, аристократической, глянув на которую не заподозришь столь мощную силу, способную вот так просто остановить мужчину весом 120 килограмм и ростом под два метра.

–– Нужна помощь? –– спросил Максим, мысленно прощаясь с поездом и своими ребятами.

–– Тебе, –– женщина протянула вторую руку, сунув ему в лицо какую-то чеканную бляшку с цепью. –– Одень.

Парень смерил ее подозрительным взглядом, прикидывая, относится ли та к цыганскому племени. По одежде: широкая юбка до щиколоток, на плечах шаль –– да, но по лицу со светлой кожей и благородными чертами –– нет. Гордая осанка, властный, пронзительный взгляд и корона из каштановых волос с единственной седой прядкой надо лбом –– производили впечатление, что женщина особа королевских кровей, не меньше.

Парень не стал спорить, взял протянутую безделушку и полез в карман за деньгами. Но женщина не дала: быстро выхватила брелок, одела ему на шею и, хлопнув ладонью ему по подреберью, бросила заговорщицким шепотом прямо в лицо:

–– Позже отблагодаришь.

И исчезла. Нет, он понимал, что она скорей всего метнулась в толпу и затерялась, просто это произошло слишком быстро, почти не заметно для глаза, потому и произвело впечатление исчезновения.

Странная встреча немного озадачила и заняла от силы час раздумий под перестук колес. А вот чеканная пластина круглой формы вызывала суеверный трепет и желание снять ее и выкинуть, но он этого отчего-то не сделал, лишь рассматривал весь путь, теряясь в разгадке над сутью рисунка: борозда-спираль и четыре маленьких травянисто-зеленых камня в разброс по кольцу.

Тогда он злился на себя за то, что слишком много времени уделяет этому предмету и не может его выбросить, а потом, ровно через десять дней, уже ругал за то, что даже не спросил имя своей спасительницы.

Они прибыли в часть под вечер, а утром их бросили на задание. За три дня боев –– 12 убитыми, 12 раненными. Его же смерть словно сторонилась. И лишь когда бойцов погрузили на вертушки, напомнила о себе, ужалив шальной пулей в спину. Он упал на руки своих, еще не понимая и не принимая произошедшего, еще пытаясь подтянуть вмиг отяжелевшее тело в салон, но не смог. Через сорок минут его прооперировали, а еще через сутки полковой хирург протянул ему злосчастную пулю и похлопал по руке:

–– В рубашке ты родился, минут на тридцать позже и летел бы домой грузом–200.

В том бою от их взвода осталось пять человек…

Смерть. Геройская, жестокая, глупая и жалкая, легкая и тяжелая, но всегда нежданная. И преждевременная. Ни разу он не видел естественной смерти, от старости. И в принципе не хотел видеть никакой, тем более Сашиной. Замученная жизнью, одинокая девчонка вызывала острое чувство жалости, но было ли что-то еще в его сердце, он затруднялся ответить.