Вадим Олерис - Чародейка-2

— Да, — просто согласилась Джулия.

— И это не славословие, не лесть, это констатация объективного факта, ваша императрица _на самом деле_ совершенна, — продолжила Лайза. — Ух, даже завидно.

Скорпи рассмеялась.

— Если же вернуться к гражданину, то хильдар обладают весьма широким рядом прав и свобод, они не бесправные рабы императрицы, — продолжила баронесса. — Скорее, любимые дети. Взрослые дети, которые сами могут о себе позаботиться и которых не кормят с ложечки и не прописывают законодательно каждый аспект их жизни. Есть такой еще момент, что подданный больше ассоциирует себя и свою верность с личностью правителя, в то время как гражданин — с государством, страной, родиной. В этом плане да, хильдар больше подошел бы термин подданства, так как для нас государство — это императрица. Она является олицетворением Империи хильдар. Но при этом в сознании каждого хильдар существует и Страна холмов. Это не государство, это народ. Это все хильдар. Это те, на кого направлено Высшее благо. И каждый хильдар чувствует себя частью этого сообщества. В этом плане он — гражданин. Он как муравей, частичка огромного единого муравейника, каждый член которого своим образом работает на всеобщее благо. И благо муравейника в целом, и благо каждого муравья в отдельности. Каждый вносит свой вклад, сообразно личным способностям и профессии, но вклад каждого важен.

— И Этайн — королева муравейника? — спросил бард.

— Ну, совсем уж буквально не стоит аналогию воспринимать, — чуть сконфузилась Джулия. — Этайн — идеал. Воплощение и олицетворение всего хорошего. И государства, и общества хильдар, и даже самой идеи Высшего блага. Возможно, надо родиться и вырасти здесь, в стране холмов, чтобы полностью адекватно понять эту концепцию… Возлюбленная императрица одновременно находится и вне общества хильдар, благодаря своей инаковости, но при этом и является абсолютным выражением общества хильдар, его смыслом и квинтэссенцией.

— Ух! И кто тут у нас оказывается главный политолог и обществовед, а? — поддразнил баронессу Саймон. — И кто там жаловался на плохое владение языком? Квинтэссенция…

— Да ну тебя! — отмахнулась Джулия. — Кстати, мы уже вышли. Добро пожаловать в Камалон!

За разговором спутники действительно покинули территорию дворца, и его коридоры, галереи и переходы сменились улочками города.

А город был красив! И Лайза и Саймон побывали во многих городах многих стран, так что могли сравнивать. И сейчас оба восторженно озирались по сторонам.

Города ведь как люди. У каждого есть свое лицо, свой неповторимый облик, сформированный историей жизни. На этом лице отражаются и условия роста, и богатство или бедность. На этом же лице остаются и шрамы от ударов судьбы. И застывает улыбка от ее, судьбы, подарков. И конечно, у каждого города есть свой характер. Этот характер ни с чем не спутаешь. Его чувствует каждый приезжий, вдыхает, как аромат. Его чувствует и каждый житель города, чувствует и сам понемногу обретает черты своего города.

Есть старые города, чьи извилистые улицы причудливо вьются между давно снесенных и забытых домов и усадеб. Новые здания следуют древним законам, теснясь, оставляя промежутки, изгибаясь вдоль невидимых линий. А есть новые города, они часто возникают по указке. Когда правитель, уставший от беспорядка старого города, решает построить новый, по четким схемам и чертежам. С четкой сеткой прямых улиц и проспектов, делящей город на квадраты. А часто эти прямые улицы еще и сориентированы по меридианам и параллелям! Строится такой город, а потом начинает жить своей жизнью, конечно. А вот прямоту хранит.

Есть города, запертые в границах своих высоких стен. Их улочки тесны настолько, что иногда два пешехода не могут там разойтись. Здания же этих городов высоки, многоэтажны. Последствия роста не вширь, а вверх. Когда рос город в окружении врагов, опасно было за стены выходить.

Есть столичные города. Прямые, строгие, высокие. Призванные всем своим видом свидетельствовать о величии страны. Их проспекты широки и прямы как стрела. Их здания высоки не по нужде, а по задумке архитектора. Среди огромных площадей возвышаются монументальные исполины, величаво демонстрирующие мощь той страны, что возвела их. Жители этих городов весьма горды, а иной раз и вовсе заносчивы.

Есть рабочие города, в которых все подчинено бездушной функциональности. В них одинаковые дома служат не жильем, а ночлегом для толп рабочих. Там доминируют заводы, шахты, цеха. Там небо затянуто дымом и сажей из труб металлургических печей, стоит постоянный шум. Быт их жителей суров и нерадостен. В этих городах не живут. Там работают.